27 
— Забочусь о твоей репутации.
— Лжец!
Мужчина рассмеялся.
— Временами мою честность считают чересчур жестокой.
Жестокость? Да, и в то же невероятная нежность, которую Хашим продемонстрировал, когда она беспомощно лежала в его объятиях. Словно прочитав мысли Сиенны, он наклонился и легонько коснулся ее губ своими, посылая огонь по нервам.
— Не надо, — попросила девушка слабым голосом.
С хладнокровным мастерством и расчетом, достойными первоклассного игрока в покер, Хашим поцеловал ее вновь, затем откинулся на спинку сидения, сказав в переговорное устройство что-то непонятное. Лимузин резко набрал скорость.
— Куда мы едем?
— Просто катаемся — так проще избежать ненужного внимания. Эта машина притягивает зевак, как мух.
— Почему бы не выбрать что-нибудь поскромнее? — ядовито поинтересовалась Сиенна.
— Не могу, — пожав плечами, ответил Хашим, — он пуленепробиваемый.
И — возможно, впервые, — девушка задумалась об оборотной стороне жизни шейха — правителя, нефтяного магната. Раньше она считала, что вездесущие телохранители сопровождали его для вида, как непременный атрибут влиятельного положения, и никогда прежде не представляла, что кому-то может понадобиться застрелить Хашима. Сиенна испытала невольное беспокойство.
— А теперь поговорим начистоту, — тихо произнес он, — это возможно?
— Ты не способен быть откровенным.
Но Хашим покачал головой.
— Нет, Сиенна, я говорю о настоящей откровенности. А именно: говори не то, что, казалось бы, должна сказать, а то, что у тебя на сердце.
— Тогда наши позиции неравны — ведь у тебя вообще нет сердца!
Хашим помолчал, услышав далеко не первое обвинение подобного рода, брошенное в его адрес.
— Ты вспоминала обо мне?
Сиенна хотела солгать — но странная, непреодолимая сила остановила ее.
— Да.
Мужчина кивнул.
— Могу сказать то же. Больше я практически ни о чем не думаю — не могу забыть тот дар, что ты мне преподнесла.
— Скорее, который ты взял, — поправила она, — когда подстроил вечеринку и расчетливо соблазнил меня, как и намеревался с самого начала.
— Да, — с горечью сказал Хашим, — я виновен в том, что лишил тебя одного из основных достоинств девушки, но не сделал бы этого, если бы знал о твоей невинности. Произошедшего между нами недостаточно ни для меня, ни для тебя. Ты была неповторима: прекрасна и отзывчива, но теперь, познав плотские утехи, не должна ограничивать свой опыт тем разом — на холодном полу, в темном коридоре арендованного особняка.
Сиенна надеялась, что тусклое освещение скроет густой румянец, однако Хашим заметил его. Ему показалось странным то, что женщина все еще способна так легко краснеть, даже не будучи невинной.
— Все кончено! — отрезала она, понимая однако, насколько неубедительно прозвучали эти слова.
— Ошибаешься, — нежно прошептал Хашим, — не кончено, напротив — лишь начало.
Сиенна опешила.
— Какое еще начало?!
— Попав ко мне необученным, прелестным новичком, — хрипло произнес мужчина, — ты поразила меня. Понимаешь, у меня раньше не было девственницы.
Ни дать ни взять жокей, взявший необыкновенно высокую преграду!.. Прозаичные слова убили мелькнувшую в душе надежду, но, пожалуй, и к лучшему: эмоции способны сделать тебя слабой, когда больше всего на свете нужно оставаться сильной.
— Вероятно, я должна быть польщена?
— Да, — просто ответил Хашим. — Признаю: этот опыт был для меня крайне волнующим.
Прозвучало почти надменно, и Сиенна бы так и подумала, но его взгляд будто приподнял завесу и позволил разглядеть следы раскаяния. Неожиданный проблеск уязвимости напомнил девушке, что он обычный человек, а остальное — видимость.
— Хорошо, продолжай, — кивнув, твердо сказала она.
— Я готов научить тебя всему, что нужно знать о великом искусстве любви, — хищно улыбнувшись, Хашим сделал краткую паузу. — Хочу, чтобы ты стала моей любовницей.
Сиенна застыла.
— Что?
— Выбор шейха пал на тебя.
— По-видимому, открылась новая вакансия? — ядовито поинтересовалась девушка. — Или придется делить эту престижную должность с кем-нибудь?
Хашим с юных лет привык к безоговорочному послушанию со стороны благодарных обожательниц, и дерзкое поведение Сиенны застигло его врасплох.
— Думаю, не стоит недооценивать огромную честь, что я готов даровать тебе, — оскорбленно произнес он ледяным тоном.
27 
