очень нудно 
145 
Бенвенуто взревел от бешенства и бросился на массивные ворота; но сколько он в них ни ломился, яростно работая кулаками и ногами, ворота не подались.
— Смелей, смелей же, приятель! Так их! Лупи хорошенько! — кричал стоявший за воротами прево. — Но предупреждаю: вы ничего не добьетесь, только шуму наделаете. Ну, а если уж слишком расшумитесь, вас могут схватить дозорные. Это вам не Нельский замок. Шатле — собственность Франциска Первого. И мы еще посмотрим, кто здесь сильней — вы или его величество французский король!
Бенвенуто огляделся и увидел валявшуюся на набережной каменную тумбу, которую вряд ли могли бы поднять даже двое. Он, не колеблясь, подбежал к ней и взвалил себе на плечо, словно это был обыкновенный булыжник. Но, сделав несколько шагов, художник подумал, что, даже проломив ворота, он окажется лицом к лицу с тюремной стражей, которая схватит его и засадит в тюрьму. Кто же освободит тогда Асканио? При этой мысли Бенвенуто бросил тумбу, которая была так тяжела, что на несколько дюймов ушла в землю.
Очевидно, прево наблюдал эту сцену через «глазок» в двери, ибо до слуха Бенвенуто донесся новый взрыв смеха. Убегая от соблазна размозжить себе голову о проклятые ворота, Бенвенуто опрометью бросился прочь от тюрьмы.
Он направился прямо ко дворцу д'Этамп.
Не все еще потеряно, если удастся повидать Коломбу. Ведь в пылу любовных излияний Асканио мог доверить невесте тайну, которую не решился открыть учителю.
Сначала все было хорошо: ворота дворца оказались открытыми. Бенвенуто пересек двор и вошел в переднюю, где стоял огромного роста слуга в расшитом золотом мундире — настоящий великан, четырех футов в плечах и шести футов ростом.
— Кто вы такой? — спросил он Челлини, смерив его взглядом с ног до головы.
При других обстоятельствах Бенвенуто ответил бы на этот оскорбительный взгляд какой-нибудь дерзкой выходкой, но дело шло о свидании с Коломбой, дело шло о спасении Асканио, и он сдержался.
— Я Бенвенуто Челлини, флорентийский мастер, — проговорил он.
— Что вам угодно?
— Видеть мадемуазель Коломбу.
— Мадемуазель Коломбу видеть нельзя.
— Почему?
— Потому что ее отец, мессер д'Эстурвиль, парижский прево, поручил дочь попечению герцогини д'Этамп и просил строго присматривать за ней.
— Но ведь я ее друг.
— Тем более; от этого вы кажетесь еще подозрительнее.
— А я говорю, мне необходимо ее видеть! — воскликнул Бенвенуто, начинавший горячиться.
— А я говорю, что вы ее не увидите.
— Нельзя ли, по крайней мере, видеть герцогиню?
— Нельзя.
— Но ведь она моя заказчица!
— Она никого не принимает.
— Значит, меня попросту не велено пускать!
— Вот именно, в самую точку попали.
— А знаешь ли ты, дружок, что я за человек? — вскричал Челлини, разражаясь своим жутким смехом, который всегда предшествовал у него приступу ярости. — Знаешь ли ты, что я вхожу именно туда, куда меня не пускают?
— Как же это? Сделайте милость, расскажите.
— Ну, если, например, у дверей стоит такой олух, как ты…
— Так, так! — подзадоривал слуга.
— …я опрокидываю олуха и вышибаю дверь, — закончил Бенвенуто, тут же приступая к делу: сильным ударом кулака он отбросил несчастного лакея шага на четыре и ногой толкнул дверь.
— Караул! — завопил слуга.
Но ему незачем было кричать: едва Бенвенуто вышел из передней, как оказался лицом к лицу с полдюжиной лакеев, которые будто специально поджидали его.
Золотых дел мастер тотчас же догадался, что герцогиня узнала о его возвращении и приняла нужные меры предосторожности.
При других обстоятельствах Бенвенуто, имевший при себе шпагу и кинжал, набросился бы на всю эту челядь и расправился бы с нею, но поступить так во дворце королевской фаворитки было рискованно и могло повлечь за собой ужасные последствия. И вот вторично, вопреки своему обыкновению, Бенвенуто подавил гнев, вложил в ножны уже обнаженную шпагу и повернул обратно, останавливаясь на каждом шагу, как лев, отступающий после битвы. Он медленно вышел из вестибюля, пересек двор и, очутившись на улице, направился в Лувр, уверенный, что король примет его в любое время.
Бенвенуто шел размеренным шагом и казался спокойным, но это спокойствие было кажущимся; на лбу у него выступили крупные капли пота, а в душе кипела мрачная злоба, мучившая его тем сильнее, чем решительнее он старался ее побороть. Ничто не было так противно его деятельной натуре, как пассивное ожидание; ничто так не выводит из себя, как пустяковое препятствие, вроде запертой двери или отказа наглого слуги. Сильные люди, умеющие владеть собой, приходят в полное отчаяние, когда перед ними встает какая-нибудь непреодолимая вещественная преграда. Бенвенуто отдал бы сейчас десять лет жизни, лишь бы сорвать на ком-нибудь свой гнев. Время от времени он поднимал голову и вперял в прохожих сверкающий взгляд, как бы желая сказать: «А ну-ка, есть среди вас несчастный, которому надоела жизнь? Я охотно помогу ему убраться на тот свет».
145 
