очень нудно 
140 
Коломба открыла свои большие глаза и сказала:
— Ой, сударыня, вы сделали мне больно!
Герцогиня тотчас же выпустила ее руку. Сознание вернулось к Коломбе не сразу. Вскрикнув от боли, она еще несколько секунд удивленно смотрела на госпожу д'Этамп и никак не могла собраться с мыслями. Потом спросила:
— Кто вы, сударыня, и куда меня везут? — И тут же, отшатнувшись, вскрикнула: — А-а! Помню, помню! Вы герцогиня д'Этамп!
— Молчите! — повелительно прошептала Анна. — Скоро мы останемся наедине, и тогда можете кричать и удивляться сколько душе угодно.
Слова герцогини сопровождались жестким, надменным взглядом; но отнюдь не этот взгляд, а только чувство собственного достоинства заставило Коломбу сдержаться, и всю остальную часть пути она хранила молчание.
Когда же экипаж остановился у дворца д'Этамп, девушка по знаку герцогини последовала за ней в домашнюю часовню.
Оставшись наедине, соперницы минуту или две молча смотрели друг на друга испытующим взглядом, причем выражение их лиц являло резкий контраст: Коломба казалась спокойной; ее поддерживала вера в провидение и надежда на Бенвенуто; Анна была взбешена этим спокойствием, и, хотя лицо ее заметно исказилось, она старалась подавить гнев, так как рассчитывала на свое могущество и на несокрушимую силу воли, чтобы сломить беззащитную девушку.
Госпожа д'Этамп заговорила первая.
— Ну вот, мой юный друг, вы и вернулись под власть родителя, — начала она тоном, в котором, несмотря на всю мягкость, звучала скрытая издевка. — Но прежде всего позвольте мне выразить восхищение вашей смелостью. Вы… вы необычайно смелы для своего возраста, дитя мое!
— О, сударыня, это потому, что мне помогает бог, — просто ответила Коломба.
— О каком боге вы изволите говорить, мадемуазель?.. А-а! Очевидно, речь идет о Марсе! — сказала герцогиня, иронически щурясь, как она привыкла это делать при дворе.
— Я знаю только одного бога, сударыня. Бога доброго и милосердного, который заповедал богатым быть щедрыми, а великим — смиренными. И горе тем, кто не признает его, ибо настанет день, когда и он не признает их!
— Превосходно, превосходно, мадемуазель! — воскликнула герцогиня. — Да и время сейчас вполне подходящее для проповедей. Я от души поздравила бы вас с талантом проповедницы, если бы не считала, что все это лишь наглая попытка приукрасить бесстыдство вашего поступка.
— Я не собираюсь перед вами оправдываться, сударыня. Да и по какому праву можете вы обвинять меня? — слегка пожав плечами, но без раздражения возразила Коломба. — Вот когда меня спросит отец, я повинюсь ему с должным почтением. А если он станет меня бранить, постараюсь оправдаться. А до тех пор, герцогиня, разрешите мне молчать.
— Понимаю, милочка! Вас раздражает мой голос. Вы предпочли бы остаться в одиночестве и помечтать о своем возлюбленном. Не так ли?
— Никакой шум, даже самый неприятный, не помешает мне думать о нем, сударыня, особенно если мой любимый в беде.
— И вы осмеливаетесь открыто говорить о своей любви!
— Вы, герцогиня, тоже любите его, но боитесь в этом сознаться. Вот и все различие между вами и мной, сударыня.
— Дерзкая девчонка! — вырвалось у герцогини. — Кажется, она бросает мне вызов!
— О нет! Что вы, сударыня! Это не вызов — просто я отвечаю на ваш вопрос; вы же сами принуждаете меня к этому. Оставьте меня наедине с моими мечтами, и я не стану мешать вашим замыслам.
— Ну что ж, пеняй на себя, дитя мое! Раз ты считаешь себя достаточно сильной, чтобы бороться со мной, раз ты призналась мне в своей любви, признаюсь и я тебе, и не только в любви, но и в ненависти. Ты права: я люблю Асканио и ненавижу тебя! Да и к чему, в самом деле, мне лукавить? Ведь только тебе одной я могу сказать все, ибо тебе никто не поверит, что бы ты ни вздумала болтать обо мне. Да, я люблю Асканио!
— Тогда мне жаль вас, сударыня, потому что Асканио любит меня.
— Да, Асканио любит тебя. Что ж из этого! Я заставлю его разлюбить. Я обольщу его, а если моих чар окажется недостаточно, я пойду на ложь и даже на преступление. Слышишь? Недаром я Анна д'Эйли, герцогиня д'Этамп!
— Асканио отдаст свое сердце лишь той, кто будет любить его по-настоящему.
— Да вы послушайте только, что она говорит! — вскричала герцогиня, выведенная из себя самоуверенностью Коломбы. — Уж не думаете ли вы, милочка, что ваша любовь единственная в мире и не сравнима с любовью ни одной другой женщины?
140 
