— Вы предпочитаете одетые камни обнаженному телу? — осведомился Таккола, не в силах сдерживать свое высокомерие и приглашая инспектора повернуться к фотографиям Катерины.
— Нет-нет, — вежливо сказал инспектор, вынужденный теперь позволить взгляду охватить целую серию увеличенных снимков, покрывавших большую часть стены. Они были черно-белые и с такой поразительной светотенью, что в них не было ничего порнографического или даже эротического. Они были просто зловещие.
— Очень впечатляет… — Теперь на периферии его взгляда находился видавший виды старый шезлонг, задрапированный длинным куском черного шелка.
Таккола пожал плечами:
— Честно говоря, сам я предпочитаю мальчиков, но вы понимаете, клиент есть клиент. Возможно, стоит перефразировать один из этих плакатов, что вешают в барах, где не хотят давать кредит. Что-то вроде: «Просьба секс не заказывать, отказ обижает». Разве мог я обидеть отказом богатую крошку? Она финансировала мою выставку. И к тому же оказалась девственницей, что сделало ситуацию еще пикантнее. Почти, но не совсем так же хороша, как стройный мальчик. А сейчас, если я ничем больше не могу быть вам полезен…
Пока они спускались по каменной лестнице, инспектор сказал:
— Мерзкое местечко.
— Да это еще что! Вам следует посмотреть на виллу шестнадцатого века, в которой он живет. Наполненную сокровищами искусства, законно приобретенными на его незаконные доходы. Мраморный бассейн в саду, окруженный скульптурами.
— И как долго он шел к этому?
— Недостаточно долго, инспектор. Недостаточно долго. Я искренне надеюсь, что вы прижмете его за это похищение, но боюсь, шансов у вас немного. Он умный ублюдок.
На улице они расстались, и инспектор срезал путь, пройдя через пьяцца Санто-Спирито позади церкви.
— Черт возьми! — Он уже забыл о привратнике и закрытых дверях. Поднял руку, чтобы нажать на звонок, и тут заметил рядом с ним надпись: «Компания «Contessa». Тогда он постучал. Недолгое ожидание, затем шаги. Синьора Верди потянула одну из огромных тяжелых дверей. Он помог ей, и она предупреждающе приложила палец к губам.
— Так нельзя, — прошептала она. — Обо всех посетителях докладывают привратнику, и он звонит наверх ее сиятельству и спрашивает, можно ли им войти. Я не знаю распоряжений относительно вас.
— Об этом не беспокойтесь.
Она поторопилась провести его в мастерскую.
— Из друзей Оливии, как нам кажется, пускают только тех, кто может дать деньги. Есть какие-нибудь новости?
Каждая пара глаз в комнате следила за ним, все ждали, что он ответит.
— Ничего не могу вам сказать. Я просто пришел на минуту, поговорить. Я не задержу вас надолго. — На самом деле он уже все понял. — У вас есть под рукой один из ваших ярлыков?
— Разумеется…
Она достала с полки наполовину опустошенную коробку. Значит, пока ярлыки по-прежнему используют, и это порадовало инспектора. Он вынул один:
— Помните, вы говорили мне, что обсуждалось предложение вышивать на ярлыках имя Брунамонти, а не просто «Contessa»?
— Я говорила? Не помню. Мы все были так расстроены. Однако это правда. Была такая идея — все из-за пиратских копий, но ее сиятельство…
— Да, в прошлый раз вы так и сказали. Вы имели в виду синьорину Катерину?
— Разумеется! «Я — Брунамонти, — говорила она своей матери в этой самой комнате, — а ты — нет». Сердце Оливии было разбито — не из-за ярлыков, как вы понимаете. Ну что я могу сказать, все мы, кроме ее матери, вздохнули с облегчением, когда она сочла ниже своего достоинства заниматься бизнесом, и мы в последний раз увидели, как она выходит отсюда. Как она себя вела! Критиковала дизайнеров, насмешничала над швеями. По ее словам, она-то любую работу могла бы сделать лучше. Мы терпели это ради Оливии, но можете себе представить, что люди с тридцатилетним, а то и с большим опытом чувствовали, когда их высмеивала невежественная дурочка — Брунамонти она или не Брунамонти. Между прочим, она сама себя наказала, когда решила, что на подиуме будет выглядеть лучше, чем профессиональная модель. Это было на показе в Милане. Играла музыка, паршивая девчонка стояла там, одетая в платье невесты, — гвоздь программы Оливии, и не смогла и шагу ступить по подиуму. Замерла, словно парализованная. Что за сцена! Кстати, это был последний раз, когда мы ее вообще видели, и слава богу! У нее нет талантов брата, я уж не говорю о здравом смысле и уважении к другим людям, но и она могла бы помочь, если б хотя бы вести себя умела. — Лицо синьоры Верди раскраснелось от воскрешенного в памяти гнева. — Просто невероятно, какие они разные!