147 
— Будьте спокойны.
— Вы мне это обещаете?
— Разве должен я вам обещать то, что послужит бальзамом для моего сердца?
— А, — шевалье слегка побледнел, — похоже, мы пришли. Мне кажется, что место действительно выбрано превосходно. Решительно лейтенант Лувиль в этом разбирается лучше, чем в том, как травить собак, не правда ли, Блэк?
Секунданты остановились; из футляров зеленой саржи были вынуты пистолеты, заставившие вздрогнуть шевалье де ля Гравери, господин Шалье, и один из секундантов Гратьена стал их заряжать.
В это время Гратьен сделал знак де ля Гравери подойти к группе секундантов; затем, избегая смотреть на своего брата, он сказал:
— Господа, я был жестоко оскорблен господином де ля Гравери; честь мундира, который я ношу, требует удовлетворения; однако между нами столь большая разница в возрасте, что, если только он согласен объявить, что сожалеет о том, что поддался приступу гнева, я удовлетворюсь его извинениями, несмотря на то, что уже довольно поздно делать подобные заявления.
— Я принесу вам эти извинения, сударь, я стану на коленях просить у вас прощения, — отвечал шевалье, — я паду лбом в грязь, я буду просить вас со слезами на глазах простить меня, если вы, в свою очередь, захотите признать вину, допущенную вами по отношению Терезы де ля Гравери, моей дочери, и искупить ее, женившись на ней.
— Ну вот еще! — произнес лейтенант Лувиль.
— Тише, сударь! — сказал Анри д'Эльбэн, проворно схватив молодого человека за руку, — тише! До сих пор ваше вмешательство имело весьма роковые последствия для этих двух людей, чтобы вы продолжали себя так вести и здесь, где оно не только опасно, но еще и неуместно.
Потом он обратился к брату:
— Отвечайте, брат мой. На предложение, сделанное вам, отвечать должны вы сами, никто, кроме вас, не имеет на это права.
— Мне нечего ответить, — сказал Гратьен.
— Подумайте.
— Я молчу именно потому, что думаю об этом. Если я здесь на поле поединка приму условия шевалье, скажут, что я испугался.
С этими словами он вежливо, но сухо поклонился, и шевалье вместе с Анри отошли в сторону.
Шалье и Лувиль отмерили тридцать шагов; при этом Шалье старался, чтобы они были как можно длиннее, сломанной веткой обозначили минимальное расстояние, до границ которого могли дойти противники, сближаясь друг с другом, затем приготовились вручить им оружие.
— Господа, — сказал Анри, — вы вашей честью клянетесь, что пистолеты незнакомы противнику господина де ля Гравери?
— Клянемся честью, — ответили оба офицера Один из них добавил:
— Я лично приобрел их у Лепажа.
— Это двуствольные пистолеты? — спросил Анри.
— Нет, сударь.
— Благодарю. Этого достаточно, — сказал Анри.
Пистолеты были вручены противникам.
Они разошлись по своим местам.
Блэк последовал за шевалье и прижался к нему; шевалье мог чувствовать его тепло: он поблагодарил его признательным взглядом.
— Сударь, — обратился к нему Лувиль, — отошлите вашу собаку.
— Моя собака меня не покинет, сударь. — ответил шевалье.
— А если ее убьют?
— То она не впервые Судет рисковать жизнью из-за своей чрезмерной преданности; вам ведь это хорошо известно, господин Лувиль.
И обращаясь к Шалье, который давал ему последние наставления, он совсем тихо сказал ему:
— Ах! вы не знаете, какое странное действие на меня оказывает необходимость выстрелить в человека; мне кажется, что я никогда не смогу на это решиться.
Действительно, в лице у шевалье не было ни кровинки, пистолет дрожал у него в руке, а его мертвенно-бледные губы конвульсивно подрагивали; время от времени он вскидывал голову и поводил плечами, как бы пытаясь избавиться от волнения, которое охватывало его против воли.
— Сударь, — сказал второй секундант Гратьена, подойдя к шевалье и пожав ему руку, — вы настоящий храбрец и вы гораздо больше достойны этого определения, чем кто-либо другой, окажись он на вашем месте.
Секунданты уже удалились, когда Гратьен, который вот уже в течение нескольких минут, казалось, был охвачен сильным волнением, сделал знак своему брату, что хочет с ним говорить.
Анри подбежал к молодому офицеру.
Тот отвел его в сторону и сказал ему на ухо несколько слов.
Анри казался глубоко взволнованным тем, что ему говорил брат.
И когда тот закончил говорить, он обнял его, прижал к сердцу и несколько раз поцеловал.
147 
