63 
Марианна почувствовала жало.
— В вашем доме! — сказала она. — В вашем доме! Ну, что же, знайте, что в нем происходят премилые вещи.
— Так что же все-таки случилось? — дерзко спросил шевалье.
— В вашем доме воруют; вот что случилось в вашем до…ме, — с непередаваемым выражением произнесла Марианна, особенно последнее слово.
Шевалье закашлялся и уже менее твердым голосом поинтересовался:
— И что же украли?
— Украли ваш ужин: только и всего. Не думаете же вы, что в четыре часа дня я еще раз пойду на рынок. Впрочем, там уже ничего и не было бы, на этом рынке.
Да даже и будь там куры, они были бы непригодны сегодня к употреблению. Каждый знает, что курица будет съедобной, только если пролежит по меньшей мере два дня.
Шевалье очень хотелось ей сказать: «Пойдите к кондитеру на углу, там вы найдете слоеный пирог с мясом или грибами или что-то еще, что заменит вашу пулярку».
Но, несомненно, спаниель находился все еще у двери, а шевалье не хотел подвергать его расправе Марианны.
И он ограничился следующим ответом:
— Ба! Что такое? Приготовить незамысловатый ужин, разве на это надо много времени?!
Это суждение настолько не соответствовало характеру шевалье, что Марианна, напротив, привыкнув к педантичным, дотошным замечаниям своего хозяина, была им совершенно ошеломлена.
— А! — проворчала она. — Вот как ты заговорил; хорошо же, больше не станем церемониться.
И Марианна вернулась к себе в кухню, дав слово, что припомнит это шевалье; ее гордыня была уязвлена.
А шевалье, подарив курицу и лишившись из-за этого ужина, а также поругавшись с Марианной, счел себя свободным от каких-либо дальнейших шагов по отношению к спаниелю.
Не подходя больше к окну, он направился прямо к креслу и оставался в нем до того момента, когда Марианна открыла дверь его комнаты и с насмешливым видом объявила:
— Сударь, ужин подан.
Эти слова раздавались ежедневно в пять часов вечера.
Шевалье спустился и сел за стол.
Марианна церемонно положила перед шевалье кусок отварной говядины, поставила тарелку со сладким горошком и салат из зеленой фасоли, предупредив, что эти три блюда составят сегодня весь его ужин.
Бедный шевалье с нескрываемым отвращением атаковал кусок совсем сухого жилистого мяса, заставившего его быстро перейти к фасоли; но, к счастью, совершенная им прогулка, полученный душ, а главное непривычное волнение, пережитое им, вероятно, раскрыли перед его аппетитом новые возможности; ибо если он и предпринял всего одну атаку на кусок говядины, то дважды возвращался к горошку и трижды к фасоли и закончил тем, что, встав из-за стола, поклялся совершенно сбитой с толку Марианне, что уже давно так хорошо не ужинал.
После ужина шевалье обычно отправлялся в свой клуб. Ни за что на свете шевалье не отказался бы от этой привычки. Что бы он стал делать, если бы отказался от своего виста по два лиарда за фишку?
Однако, опасаясь, как бы курица вместо того, чтобы внушить спаниелю мысль убраться восвояси, не породила бы у него желание остаться, и подозревая, что, выйдя из дома, он встретит его у двери, шевалье решил ловко провести его.
Это всего-навсего значило покинуть дом через сад вместо того, чтобы пройти по улице.
Сад выходил на пустынный переулок, в котором никогда ни одна бродячая и потерявшаяся собака даже и не помыслила бы ждать своего хозяина.
В результате этого обходного маневра, избежав нежелательной встречи, шевалье кружным путем дошел до своего клуба, расположенного на площади Комеди. Он пробыл там до десяти часов вечера.
«Этот чертов спаниель так упрям, — пробормотал сквозь зубы шевалье, — что способен до сих пор оставаться на своем посту; если он будет там, то у меня не достанет мужества оставить его на улице; вернемся же домой так же, как я пришел сюда».
И шевалье все тем же кружным путем попал в свой переулок, войдя в сад через заднюю калитку; он ускорил шаги, так как вдалеке сверкала молния и раздавались раскаты грома.
Когда он шел по саду, упали первые капли дождя, такие же большие, как шестифранковые монеты.
На лестнице он встретил Марианну, которая, подумав, что, вероятно, несколько далеко зашла в своем желании отомстить, обратилась к шевалье, пытаясь принять свой самый любезный вид:
— Господин хорошо сделал, что вернулся.
— Почему же это? — спросил Дьедонне.
63 
