83 
— Это вы, похоже, издеваетесь, — процедила девушка сквозь зубы. — Я вам ясно говорю, что все три наших ведущих журналиста брюнеты и носят имя Эдик. Назовите особую примету или катитесь отсюда…
— Нет у него особых примет, обычный человек… — совсем сникала я, но тут же нашлась. — А вы меня впустите, я его сразу узнаю…
— Не имею права, вдруг вы шпионите в пользу конкурирующего издания.
— Тогда их позовите, я из трех выберу нужного…
— Еще чего! — фыркнула она.
Боже! Лучше бы дверь открыл камуфлированный мордоворот, с ним было бы легче договориться, чем с этой маленькой врединой.
Не знаю, чем бы кончилось наше противостояние (очевидно, дракой), если бы из-за спины малолетней гарпии не показался полный молодой мужчина. Был он в майке и шортах, что позволяло по достоинству оценить густоту его волосяного покрова — все тело толстяка, включая плечи и предплечья, было покрыто пышной курчавой растительностью.
Увидев меня, мужик просиял и игриво спросил:
— Ты, красавиц, не ко мне?
— Может, и к тебе, — вякнула пигалица, — она Эдика ищет, только сама не знает какого.
— Я Эдик, — отрекомендовался мужик. — А что надо?
— Мне нужен другой, — устало сказала я. — Высокий в темных очках.
— Касумян что ли?
— Откуда я знаю! — в сердцах воскликнула я. — Эдик, который пишет статью о происшествии в «Солнечном…».
— Ну так бы сразу и сказала, — накинулась на меня пигалица. — А то высокий, красивый, то же мне особые приметы…
— А разве высоких и красивых миллионы?
— А мне по барабану, красивые они или страшные, по мне все мужики на одно лицо, — доверительно сообщила она. — Я лесбиянка.
— Да, это существенно меняет дело, — пролепетала я, хотя сама так и не поняла, как сексуальная ориентация может повлиять на восприятие красоты. Красота она и на Лесбосе красота! И еще. Я вот, например, гетеросексуалка, но я бы не сказала, что для меня все женщины на одно лицо.
Пока я над этим размышляла, за спиной девушки замаячила знакомая фигура.
— Эдик! — завопила я, кидаясь к нему, как к родному.
— Леля, — немного удивился Эдик, протискиваясь между косяком и стоящей на страже девицей. — Зачем ты тут?
— Мне надо с тобой кое-что обсудить, а меня ваша кавказская овчарка, — я повела носом в сторону злобной девчонки, — не пускает…
— Люска что ли? — хохотнул он, потрепав Люську по бритому черепу. — Она у нас строгая.
— Она у вас вместо сторожевой собаки?
— Она у нас вместо уборщицы. Постоянная в отпуске, так мы Люську временно взяли… на пол ставочки.
— А охранником у вас тоже в отпуске?
— Ага.
— И девушка вместо него? Временно? На пол ставочки?
— Вместо него, да. Только без оформления, а так…как говаривали раньше, на общественных началах… — Эдик благодушно улыбнулся хмурой Люське, потом кивнул мне. — Ну пошли ко мне в кабинет что ли, поговорим…
Под возмущенное бурчание сторожихи-общественницы мы вошли в квартиру. Да, да, именно квартиру, так как редакция газеты размещалась в четырехкомнатной «брежневке», которую бывшие советские граждане называет «перчаткой». В маленькой прихожей стоял диван и письменный стол, причем, чтобы его впихнуть пришлось сломать встроенный шкаф. Диван для посетителей, стол для охранника, понятно. Сразу из «холла» шел кабинет главного редактора (на двери имелась табличка), а в следующих трех комнатах, что выяснилось сразу, как только мы прошли вглубь квартиры, работали остальные члены редакционной команды. Троих я углядела сразу: они строчили что-то на своих компьютерах, двоих потом: эти ковыряли пальцами допотопный ксерокс, не иначе пытались его разобрать, а еще одного я сначала приняла за несгораемый шкаф, но потом оказалось, что это квадратный человек в сером костюме, которые стоит спиной к двери и говорит по телефону.
Мы прошли мимо всех, юркнули в одну из маленьких комнат, которая была перегорожена высоким стеллажом, делившим ее на два отсека. В одном из отсеков и был Эдькин кабинет.
— Тесно как! — сочувственно проговорила я, окидывая взглядом четырехметровый закуток, в котором помещалось только два стула и стол с компьютером.
— Зато никто не мешает, — нисколько не смутился Эдик. — И смотри, какой широкий подоконник! На него столько всего убирается.
На подоконнике и, правда, убиралось многое: горы бумаг, стопки книг, россыпи ручек, выводок кактусов и даже принтер.
83 
