очень нудно 
147 
— Что бы ты сделал, если бы Полли назвала Шеферда? — спросил Сент-Джеймс.
— Арестовал бы этого ублюдка. Передал полиции в Клитеро. Лишил работы.
— Но она его не назвала?
— Придется подойти с другой стороны.
— Наступить ему на физиономию?
— Метафорически. Ведь я сын своего отца, если не по делам, то по стремлениям. Гордиться тут нечем. Но что есть, то есть.
— Что ты сунул Шеферду, когда он уезжал? Линли поправил под мышкой коробку.
— То, над чем ему следует поразмыслить.
Колин хорошо помнил, как отец в последний раз бил его. Ему было шестнадцать. Глупый, слишком опрометчивый, чтобы думать о последствиях своей дерзости, он встал на защиту матери. Отодвинув стул от стола — он до сих пор помнит, как стул скрипнул и ударился о стену, — он закричал: «Оставь ее в покое, па!» И схватил отца за руку.
Ярость отца вспыхивала всегда неожиданно. Поводом могло послужить что угодно: жестковатое мясо за обедом, оторванная пуговица, невпопад сказанное слово. В тот вечер поводом стал телефонный звонок учителя биологии. Мистер Тренвил интересовался, нет ли у них семейных проблем, потому что Колин плохо готовится к занятиям и срезался на экзамене.
Мать рассказала об этом отцу за обедом. И весь свой гнев он выместил на ней.
Но ударить успел только три раза — Колин схватил его за руку и был жестоко избит.
Конечно, Колин по-прежнему боялся отца, но он уже вырос и пришел в ярость. Хрупкий баланс сил сдвинулся. Когда же Колин заявил: «В следующий раз я тебя убью, грязный ублюдок. Вот увидишь», — он заметил на отцовском лице страх.
С тех пор отец больше не бил мать, а через месяц она подала на развод, и Колин очень гордился тем, что это благодаря ему они избавились от этого изверга. Он поклялся себе, что никогда не будет таким, как отец. И никогда никого не бил. До Полли.
На обочине дороги, ведущей от Уинсло, Колин сидел в «лендровере» и крутил между пальцами клочок ткани от юбки Полли, который инспектор сунул ему в руку. Колин до сих пор наслаждался воспоминанием о том, как поиздевался над Полли в тот вечер. Она рыдала, молила о пощаде, а он в ответ терзал ее тело, приговаривая: корова, сука, свинья, точь-в-точь как его отец в свое время.
Он сделал все это в приливе слепой ярости и отчаяния, стараясь забыть о том, как поступил с Энни.
Колин прижал клочок ткани к закрытым глазам, гоня прочь воспоминания. Когда Энни умирала, он преступал через все границы, нарушал все правила, бродил во тьме и совсем потерял себя, охваченный отчаянием, впав в глубокую депрессию. Он провел годы после ее смерти, зажатый между попыткой переписать историю ее мучительной болезни и пытаясь мысленно изменить ужасный образ их семейной жизни, превратив его в идеальный. Ложь оказалась куда более удобной, чем реальность, и когда Полли попыталась ее опровергнуть, Колин набросился на нее и стал избивать не потому, что хотел обидеть, а чтобы сохранить все как есть.
Ему всегда казалось, что он сможет продвигаться в жизни и решать все проблемы, только опираясь на ложь. Ложь о том, что он именовал «сладостью» их отношений, уверенность, что с Энни у него были бы тепло и нежность, полное понимание, взаимная страсть и любовь. К несчастью, она заболела, но держалась до последнего дня. Он сделал все, чтобы облегчить ей страдания, спасти ее, однако его усилия оказались тщетны.
Ты забудешь все плохое, говорили люди на похоронах. Будешь вспоминать только хорошее. Ведь вы прожили два чудесных года, Колин. Время лечит.
Этого не случилось. Он не исцелился. Он просто вычеркнул из памяти все, что было на самом деле. Утверждал, что Энни приняла свою участь с кротостью и достоинством, и он всячески ее поддерживал. Он словно забыл ее взрывы отчаяния и свою неукротимую ярость. Вместо этого появилась новая реальность и замаскировала все, что его не устраивало: как он ненавидел ее иногда, с такой же силой, как и любил, как нарушал клятвы, данные перед алтарем, как радовался ее смерти, словно избавлению.
Он потер клочок газа о лицо, газ цеплялся за подсохшие царапины, которые остались от ногтей Полли. Он был заскорузлым от ее крови, и от него исходил запах ее пота.
— Прости, — прошептал он. — Полли.
Он хотел вычеркнуть из своей жизни Полли Яркин. Она знала факты, хотя и прощала их. Но потому, что она знала, он должен был ее избегать, чтобы самому выжить. Она не могла этого понять. Не способна была осознать, что они должны жить совершенно независимо друг от друга. Она видела лишь свою любовь к нему и свое стремление сделать его снова цельным, вместо того, чтобы дать ему возможность жить своей жизнью и радоваться его любви к Джульет. Тогда Робин Сейдж остался бы жив.
147 
