Глава 25

Быстрые шаги затихли в дальнем конце коридора.

Брунетти повернулся к Ла Капра.

– Слишком поздно, синьор Ла Капра, – сказал он, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно и рассудительно. – Я знаю, что она здесь. Вы только навредите себе, если попытаетесь что-нибудь с ней сделать.

– Прошу прощения, синьор полицейский, но я не имею ни малейшего понятия, о чем вы говорите, – сказал Ла Капра и улыбнулся в вежливом недоумении.

– О Бретт Линч. Я знаю, что она здесь.

Ла Капра снова улыбнулся и взмахнул рукой в широком, щедром жесте, охватывающем комнату и все, что в ней находилось.

– Я не понимаю, почему вы так упорствуете. Ведь очевидно, что если бы она была здесь, то она была бы с нами и наслаждалась бы видом всей этой красоты. – Его голос стал еще теплее. – Вы же не думаете, что я способен лишить ее такого удовольствия, правда?

Голос Брунетти был все так же спокоен.

– Я думаю, что пора прекращать этот фарс, синьор.

Когда Брунетти произнес это, Ла Капра зашелся от искреннего радостного смеха.

– О, по-моему, фарс здесь устраиваете вы, синьор полицейский. Вы пришли в мой дом без приглашения; смею предположить, что ваше вторжение незаконно. Так что у вас нет никакого права рассказывать мне, что я должен и чего я не должен делать.

Его голос делался все более резким, и под конец он уже почти шипел от злости. Опомнившись, Ла Капра поспешил вернуться к своей роли и сделал несколько шагов в сторону одной из витрин.

– Посмотрите на линии на этой вазе, – сказал он. – Восхитительно, просто восхитительно, как они змеятся по кругу, вам не кажется? – Он чертил в воздухе спираль, повторяя рисунок высокой вазы в ближайшей к нему витрине. – Мне всегда казалось поразительным то чувство прекрасного, что было у этих людей. Тысячи лет назад, а они уже были влюблены в красоту. – Это был уже не просто специалист, но философ. Улыбаясь, он повернулся к Брунетти и спросил: – Как вы думаете, это тайна человечества – любовь к красоте?

Когда Брунетти не ответил на прозвучавшую банальность, Ла Капра оставил эту тему и перешел к соседней витрине. Слегка усмехнувшись, он заметил:

– Dottoressa Линч захотела бы на это взглянуть.

Что-то в его голосе, в тоне, каким посвящают в грязные секреты, заставило Брунетти поднять глаза на экспонат, перед которым стоял его собеседник. Он увидел такую же штуку в форме тыквы, как на фотографии, что показывала ему Бретт. На ней была изображена стоящая на задних лапах лиса с человеческим телом, очень похожая на ту, с фотографии.

Сама собой напрашивалась мысль. Если Ла Капра решил показать ему вазу, значит, ему нечего уже бояться Бретт, единственной, кто мог бы установить ее происхождение. Брунетти развернулся и сделал два больших шага к двери. Занеся ногу, он изо всех сил пнул дверь чуть пониже замка. От яростного удара все его тело сотряслось, но дверь не поддалась.

Ла Капра у него за спиной хихикнул:

– Какие же вы, северяне, импульсивные. Простите, но она не откроется для вас, синьор полицейский, как бы сильно вы ни били. Боюсь, что вы будете моим гостем, пока Сальваторе не вернется, выполнив мое поручение. – И совершенно невозмутимо он снова повернулся к прозрачным футлярам. – А вот это относится к первому тысячелетию до Рождества Христова. Восхитительно, не правда ли?

Глава 26

Выйдя из галереи, молодой человек проявил осторожность и запер за собой дверь, оставив ключ в замке. Его забавляла мысль, что отец будет там в безопасности – не с кем-нибудь, а с полицейским. Это было настолько нелепо, что он уже открыто смеялся, шагая по коридору. Смех его затих, когда он открыл дверь в конце коридора и увидел, что снаружи все еще льет. Как могут эти люди жить при такой погоде, посреди моря грязной черной воды, прущей прямо из тротуаров? Он не хотел себе в этом признаваться, но он боялся этой воды, боялся того, что может задеть его по ноге или, того хуже, затечь в сапог.

Но он полагал, что ему придется идти по воде в последний раз. И как только он это сделает, как только с этим будет покончено, он сможет укрыться дома и сидеть там, пока отвратительная жижа не вернется в свои каналы, в лагуну, в море, где ей и пристало находиться. Его совершенно не тянуло к ледяным адриатическим водам, таким непохожим на чистейшие бирюзовые просторы, безмятежную поверхность Средиземного моря прямо перед их домом в Палермо. Он понятия не имел, что заставило отца купить дом в этом грязном городе. Отец утверждал, что здесь его коллекция будет сохраннее, поскольку здесь их вряд ли ограбят. Но никто в Сицилии не посмел бы обворовать дом Кармелло Ла Капры.

  91