X

ДВЕ ЖЕНСКИЕ ГОЛОВКИ

В ту самую минуту, когда боевые товарищи садились за стол, г-же Бонапарт доложили о визите графини де Сурди и ее дочери, м-ль Клер де Сурди.

Дамы расцеловались, образовав посреди гостиной очаровательную группу, и задали друг другу ту тысячу вопросов о здоровье и погоде, которые принято задавать в высшем свете. Г-жа Бонапарт усадила графиню на кушетку рядом с собой, Гортензия увела Клер, оказавшуюся почти одних с ней лет, чтобы показать ей дворец, в котором та никогда не бывала прежде.

Девушки составляли очаровательную противоположность друг другу. Гортензия была свежей, как цветок, блондинкой, с кожей бархатной, как персик. Ее золотые волосы, если их распустить, падали ниже колен. Руки и ноги у нее были довольно худы, как у любой юной девушки, ожидающей, чтобы расцвести, последнего прикосновения природы. Французская живость сочеталась в ней с креольской morbidezza ^[43]. Ее прелестный облик дополняли голубые глаза, смотревшие с бесконечной нежностью.

Ее спутница ни в чем не уступала ей ни в изяществе, ни в красоте. В ней была та же грация, что и в Гортензии, обе были креолками, но красота ее была иного свойства. Клер была выше своей новой подруги, ее кожа была того матового оттенка, каким природа наделяет южных красавиц, к которым особенно благоволит. У нее были ярко-синие глаза, черные, как смоль, волосы, талия, которую можно было обхватить двумя пальцами, и маленькие, как у ребенка, руки и ноги.

Обе они получили превосходное воспитание. Гортензия была вынуждена прервать свое образование ради обучения ремеслу, но после освобождения своей матери из тюрьмы^[44] она продолжила занятия под столь умелым руководством и так прилежно, что невозможно было догадаться об этом перерыве. Она очень мило рисовала, великолепно музицировала, сама сочиняла музыку и писала стихи к романсам — некоторые из них дошли до нас, что объясняется не высоким положением автора, а их истинной ценностью.

Обе девушки рисовали, обе занимались музыкой и говорили на двух или трех иностранных языках.

Гортензия показала Клер свою мастерскую, эскизы, музыкальный кабинет и вольеру.

Потом они сели в небольшом будуаре, расписанном Редуте, и разговор зашел о званых вечерах, которые в то время были блистательны как никогда, о балах, которые давались повсюду, о великолепных танцорах, о господах де Трени, Лаффите, д'Альвимаре, об обоих Коленкурах. Пожаловались друг другу, что на любом балу приходится хотя бы раз танцевать гавот или менуэт. И, наконец, совершенно естественно, обменялись вопросами.

— Знакомы ли вы с гражданином Дюроком, адъютантом моего отчима? — спросила Гортензия.

— Не приходилось ли вам встречаться с гражданином Гектором де Сент-Эрмином? — спросила Клер.

Клер не знала Дюрока.

Гортензия не была знакома с Гектором.

Гортензия была готова признаться, что влюблена в Дюрока, и ее отчим, который также очень любил его, благосклонно смотрит на ее чувства.

Действительно, Дюрок был одним из тех блистательных генералов, целая плеяда которых выросла в то время под сенью Тюильри. Ему не было еще двадцати восьми лет, его манеры отличались удивительной изысканностью, у него были большие глаза навыкате, он был высок, строен и утончен.

Однако над чувствами молодых людей сгущались тучи. Бонапарт им покровительствовал, а Жозефина выбрала для дочери другую партию, желая выдать Гортензию за Луи, одного из младших братьев Наполеона. У Жозефины было два явных врага — Жозеф и Люсьен. Их вмешательство в ее поступки отличались удивительной нескромностью. Они едва не убедили вернувшегося из Египта Бонапарта порвать с Жозефиной. Они постоянно подталкивали Наполеона к разводу, ссылаясь на то, что для его честолюбивых планов ему необходим наследник мужского пола, и, казалось, выступали в этой игре с весьма благородной ролью вопреки собственным интересам.

  57