очень нудно 
74 
Иветт возвращается с Морелем, и они вдвоем усаживают меня в любимое кресло. Любовно ощупываю подлокотники, колеса. О, милое кресло, какое счастье вновь обрести тебя, твои хорошенькие кнопочки, твой запах стали и больницы! Ты — стремительный жеребец, на котором я гарцую по миру, теперь одинокий ковбой Элиз снова может отправиться на поиски приключений! Пользуюсь возможностью врезаться в ноги Мореля, который не решается вскрикнуть. Старея, я становлюсь шутницей. Вот подождите, доживу до болезни Альцгеймера, тогда повеселимся!
Иветт довозит меня до столовой. В игровой по телевизору идут мультфильмы. Я слышу, как смеется Клара.
— Мадам Реймон и Франсина пошли подсчитывать убытки, — сообщает Иветт. — Ну как, бригадир, приходите в себя?
Мужской голос бурчит:
— Понемножку.
— Сделаю вам еще грогу.
Я бы тоже с удовольствием выпила грогу, мне холодно. Поднимаю руку, но Иветт меня не замечает. Бригадир Дюпюи сморкается и чихает каждые десять секунд. В камине потрескивает огонь. Приближаюсь к очагу. Приятное тепло, приятный успокаивающий запах. Иветт возвращается с грогом и снова деловито убегает. С завистью вдыхаю запах горячего рома.
— О, ты здесь! Мы тебя искали!
Дядя.
— Вроде бы в комнате Жюстины все на месте.
Конечно: трудно представить, чтобы Вероник что-то украла, а жандармы, обыскивавшие тело, ничего не нашли.
— Я видел твой портрет — замечательно! И портрет Леонара — очень впечатляет. И фотографии симпатичные, кто это снимал?
— Какие фотографии? — спрашивает Жюстина.
— Что значит «какие фотографии»? Те, которые ты пришпилила над кроватью.
— Я не пришпиливала никаких фотографий.
— Да? Ну, может быть, Иветт или мадам Ачуель. Там Элиз, сидящая в своем кресле на террасе и перед окном в гостиной, за занавеской… очень художественный снимок. И рыженькая девушка со скакалкой.
— О чем ты рассказываешь? — недоумевает Жюстина.
— И скадрировано весьма удачно. Я не знаю, кто эта рыжая девушка, довольно хорошенькая, лет двадцати, с роскошными волосами. Но взгляд у нее странный…
— Магали.. , — бормочет Жюстина. — Фотография Магали над моей кроватью?
— И Элиз тоже, я только что сказал. Очень четкие, явно сняты с приближением.
Моя фотография на террасе. Моя фотография за окном. Перед тем, как нападать, он меня фотографировал. И потом вывесил эти снимки у Жюстины, зная, что она не может их увидеть. Но Леонар, он-то что? Ручку.
«Леонар видел эти снимки?»
— Откуда я знаю! — возмущается дядя.
— Что она написала? — спрашивает Жюстина. «Спроси у Леонара».
— Чего ради? — в голосе дяди звучит недоумение.
— В чем же дело? — нервничает Жюстина.
— Ох! Жюсти, пару минут, прошу тебя. Жюсти! «Жюсти и Ферни на лодке катались… »
— Элиз хочет, чтобы я спросил Леонара, видел ли он эти чертовы фотографии, — со вздохом объясняет он.
— Не груби, Ферни, тебе не идет. Если бы Леонар их видел, он бы мне сказал, я думаю.
— А разрешения пописать он у тебя тоже спрашивает? — усмехается дядя.
— Ферни!
— Да с чего это вы обе так завелись из-за этих фотографий?
— Надо понять, кто их снимал, — объясняет Жюстина. — Ферни, будь добр, сходи за фотографиями и позови старшину.
— Что за чушь!
— Нет, не чушь. Элиз меня прекрасно поняла. Сделай, как я прошу, пожалуйста. Рыжая девушка, это, конечно, Магали, та, что вроде бы повесилась на бельевой веревке. А ты говоришь, что она сфотографирована со скакалкой.
— Дьявол! Я сказал «скакалка», там какая-то пластиковая веревка, она держит ее перед собой, я и подумал…
— Милый, довольно думать, сходи за фотографиями.
Дядя поспешно уходит. Я кашляю, Жюстина кашляет, Дюпюи кашляет.
— Я слышал ваш разговор, — говорит он нам, — … и правда, тут будешь гадать, кто же это снял, понимаете, о чем я?
Да, в наши дни даже жандармы с трудом выражают свои мысли!
Он сморкается, чихает и продолжает:
— Тухлая тут атмосфера, что-то нечисто. Я-то сам из Оверни, я такие вещи чую. Тут не полицию нужно вызывать, а изгонять дьявола. Тут много народу померло, еще когда лечебница была, а это всегда несчастье приносит.
Я вспоминаю маленькую куклу без одежды, валявшуюся в заброшенном Центре, свое ощущение, будто меня подстерегает людоедка.
— Эгрегоры.. , — вздыхает Жюстина, — парящие над нами эгрегоры очень зловредны. Мы выделяем слишком много злости, слишком много горечи.
— Когда я был там наверху, на крыше, я увидел эти следы, они вели к краю…
74 
