92 
— Хватит об этом! — отрезает Ян. — Так получилось, что через Франсину мы познакомились с дядей Элиз, а не с дядей Памелы Андерсон.
— Такой милый человек, этот господин Андриоли, — мурлычет Франсина. «Кому еще налить чайку?»
— У нас мало времени! — восклицает Ян, которого нервирует игривое настроение труппы убийц.
— Есть идея, — говорит Мартина, — просто гениальная штуковина: оказывается, что убийца — сама Элиз!
— Ах, вот как? — удивляется Кристиан. — И она убивает своим инвалидным креслом?
— Нет, она заказывает убийства, она пользуется услугами профессионального киллера, чтобы пережить новые приключения и заработать приличные деньги.
— А профессиональный киллер, это кто? — с интересом осведомляется Ян.
— Леонар! Таким образом мы возвращаемся к исходной позиции.
— Никто мне так и не сказал, каким образом Леонар мог убить всех этих людей! — бурчит Мерканти. — Я хочу сказать: он не настолько подвижен…
— Люди с ограниченной подвижностью способны устранять ближних не хуже других! — в бешенстве парирует Летиция.
— А вообще — дерьмовая твоя идея! — говорит Кристиан Мартине в это время.
— Я тебе запрещаю!
— А я говорю, что убийца — это Лорье! — настаивает он.
— Да. Это прекрасно! Это ниспровергает все догмы! Закон против Порядка! — Франсина хлопает в ладоши в знак одобрения.
— А Элиз пристрелит Лорье! — с энтузиазмом восклицает Ян.
— А кто же пристрелит Элиз? Нельзя оставлять свидетелей! — с досадой возражает Франсина.
— А если убийцей оказался дядюшка? — предлагает Мерканти.
— Он слишком стар! — отвечает Летиция. — В Лорье больше сексуальности.
— Нам нужен метод! — кричит Франсина. — Без метода нам не выпутаться! Слова влияют на форму, а форма определяет слова! Нам необходимо эстетическое кредо!
Недолгое молчание. Такое впечатление, словно я слышу, как по всей комнате носятся их безумные мысли. Мозговой штурм — или шторм — в самом прямом смысле слова. А, кстати, если Франсина лечилась в психбольнице, то каким образом ей разрешили руководить оздоровительным центром? Я царапаю в блокноте: «Франсина была в психушке?»
— Наша добрая Элиз интересуется психическим здоровьем милой Франсины! — объявляет Ян.
Чья-то рука хватает меня за подбородок, поднимает мне голову, от этой руки пахнет дезинфицирующей жидкостью. Губы, холодные и влажные, как слизняки, касаются моей щеки. Я задыхаюсь от кисловатой отдушки жевательной резинки. Дрожь отвращения пробегает по коже.
— Это длинная история. Франсине чуть было не пришлось испытать на себе опыт заключения, — шепчет он, прижимаясь губами к моему уху, но ее вовремя спасли…
Я пытаюсь отстраниться, но он усиливает хватку и лижет меня кончиком языка; мне кажется, будто мне в ухо пытается заползти огромный червяк.
— Это случилось в центре для детей-идиотов. Директор, настоящий блаженный, разволновался по поводу каких-то нарушений и хотел выдать ее властям. Но, прежде чем бедняга успел сделать это, с ним случилось несчастье. Передозировка. Знаешь, ангелочек, врачи очень часто оказываются наркоманами… Осознавая возложенную на нее миссию, Франсина-Тереза оставила свою должность и основала журнал. В каком-то роде она — наша Святая Мать, — добавляет он, проводя языком по моей щеке, моим глазам, моим судорожно сжатым губам.
Запретив себе вздрагивать от его прикосновений, я царапаю в блокноте: «Мой дядя?»
— О, тут ты никогда не догадаешься, моя конфетка! Жюстина познакомила его с Франсиной на каком-то вернисаже. Он искал кого-то, кто мог бы возглавить Центр. А у нее были все необходимые рекомендации. Видишь, как тесен мир, — иронизирует он, пытаясь втиснуть свой змеиный язык мне в рот.
— А что, если, пока у нас не готов последний эпизод, мы сложим всех жандармов в фургон, чтобы с первого взгляда никто ничего не заметил? — вдруг предлагает Летиция. — Это будет забавно: приезжает полиция: «Ничего необычного, мой командир!», и вдруг кто-то открывает дверь фургона и — раз! Музей плотских фигур мадам Бью-Всё. Поэтично и эффектно!
— Бью — что? — спрашивает Кристиан.
Летиция с гордостью объясняет ему придуманную ею игру слов.
— Да, небольшая постановочная работа не повредит, — соглашается Мартина, — это даст нам время для размышлений.
Шум, хлопанье дверей, смех, восклицания.
— До скорого, лапочка! — вставая, бросает мне Мерканти, и обещание, звучащее в его голосе, пронзает меня, словно скальпель, вонзающийся в беспомощную плоть.
92 
