очень нудно 
40 
– Что за вопрос? Нужно. Свет будем гасить?
– Не надо. Мне нравится на тебя смотреть. Ты красивый.
– Скажешь тоже! А у тебя какие?
– Что?
– Ну… трусы, наверное… панталоны же под такие штаны не влезут.
– Сними и посмотри.
Дразнится она, что ли? Верхняя пуговица есть, а остальные где? Металлическая полоска из мелких звеньев… Нет, это действительно издевательство – в такой момент заставлять умирающего от страсти мужчину думать о технологии пошива одежды в сопредельных мирах!
– Это что, застежка?
– Ну да. Расстегивай. Или ты не умеешь?
– Знаешь, мне все доводилось снимать с женщин – и платья, и штаны, и хинские драпировки, даже доспехи, но такого я еще не видел.
– Потяни вниз.
– Ух ты!
– Нравится?
От одного вида этих… того, что она громко обозвала «трусиками», можно было сойти с ума на месте. Даже если ты не мистралиец. Две узкие полоски тонкой ткани и кружевной лоскуток, сквозь который все видно… И они черные!
– С ума сойти!
– Что ж, снимай.
– Жалко…
Тонкий скользкий шелк, прозрачное шершавое кружево, мягкие пушистые волосики, влажная горячая плоть…
Ах, женщины, что вы с нами делаете! Кружится голова, не хватает воздуха, сердце колотится бешеным галопом, гулко стучит кровь в висках. И темное небо за сжатыми веками взрывается ослепительными звездами, которые рассыпаются алмазными искорками и гаснут…
Когда угасла последняя искорка, он открыл глаза, все еще вздрагивая, и наткнулся на ее взгляд, изумленный и немного испуганный.
– Что с тобой? – встревоженно спросила она, убирая рассыпавшиеся волосы с его лица. – Ты плачешь?
И только тут он почувствовал, что по его щекам катятся слезы и задыхается он уже не от страсти, а от подступивших к горлу рыданий. Он уткнулся лицом в ее волосы и разрыдался, не в силах удержать все то, что пять лет носил в себе, в самом темном уголке души, на самом дне, и что прорвалось сейчас наружу горькими горячими слезами.
Утро началось с головной боли. В основном. Во всяком случае, перед ней меркли и жажда, и противное ощущение во рту, и легкая тошнота, и резь в глазах, и прочие неизбежные последствия сочетания водки с фангой.
Кантор с трудом оторвал голову от подушки и открыл глаза, пытаясь вспомнить, где находится. О небо, это же… Это все было на самом деле. Белые кроссовки, черные трусики… и он действительно… о нет, только не это…
Головная боль тут же скукожилась перед охватившим его ужасом. Как же… что же… он же… она же… твою мать, герой-любовник выискался! Что теперь ей сказать?
– Что, хреново? – спросили у него за спиной.
Он осторожно повернулся, стараясь не наткнуться на ее взгляд. Он не находил в себе сил смотреть ей в глаза. Но она тоже сидела, опустив глаза и стараясь не встречаться с ним взглядом. Сидела в кресле, сжавшись в комочек и закутавшись в халат, грустная и поникшая. Выглядела она ужасно, оставалось только надеяться, что это отходняк от фанги, а не последствия его ночных подвигов.
– А тебе? – простонал он, чуть приподнимаясь.
– Есть немного. Будешь вставать или еще полежишь?
Ее голос тоже очень не понравился Кантору. Усталый, безучастный голос, ясно и беспощадно говоривший о ее впечатлениях от прошедшей ночи.
«Пьяница несчастный, – сказал вдруг внутренний голос. – Стыд и срам. И это живая легенда континента!»
Кантор, который искренне полагал, что наутро этот голос исчезнет, считая его одним из побочных действий колдовства или следствием выпитого, слегка ошалел. На мгновение его охватило желание подхватиться и бежать отсюда в чем есть, и он тут же вспомнил, что именно это ему и надлежит сделать, только, разумеется, одевшись.
– Я же… – спохватился он. – Я должен уезжать!..
– Ну попробуй, – безучастно сказала Ольга и чиркнула спичкой, прикуривая.
Он осторожно приподнялся и сел. Да нет, вроде все не так плохо. Могло быть хуже… Зачем, ну зачем надо было так напиваться? И какой демон его дернул еще и эту гадость в рот тянуть? И главное, как он мог дойти до того, чтобы вот так, бросив вожжи…
«А что тут такого? – сказал внутренний голос. – По-моему, импотенцией ты никогда не страдал. И если бы ты не был таким дебилом, то не потерял бы зря пять лет своей жизни. И, кстати, не набрался бы такого позора, как сейчас».
Спорить с ним не было ни сил, ни желания.
– Ольга, – тихо сказал он, обхватив руками гудящую голову. – Прости… Я не должен был…
– Да за что? – так же безучастно пожала плечами она.
40 
