61 
Не будь я твердо уверена, что в лице Павла у меня есть по меньшей мере надежный друг, я бы, наверно, чувствовала себя немного одинокой. С другой стороны, я постоянно уставала, рано ложилась спать и радовалась, что после работы и визита к Павлу мне больше ни о ком не надо заботиться.
Но в какой-то из дней я, видно, так истосковалась по крепкому мужскому плечу, что, придя к Павлу и обняв его, просто не захотела, не смогла выпустить.
— Что с тобой? — испугался он.
В этом мужчине мне нравилось почти все. (От привычки иногда надевать бриджи и ежедневно слушать «Прекрасную мельничиху» его, наверно, все-таки можно будет отучить.) Страстное желание спать с ним переполняло меня всю, я не знала, как избавиться от этого наваждения. Но он, казалось, совсем этого не замечает; придется мне отважиться на лобовую атаку.
Только я с сожалением выпустила Павла из своих объятий, ко мне с очень важным видом подошел Коля и сообщил:
— А в субботу мама приезжает.
Я понимала, что рано или поздно это должно будет случиться, но как-то незаметно вытеснила эту мысль из своего сознания.
— Ты рад? — спросила я малыша.
Он посмотрел на меня очень серьезно и ответил:
— Нет.
Тут вмешалась и Лена:
— Мама у нас больна.
Павел объяснил мне, что это часть программы экспериментальной терапии: его жена будет проводить выходные дни дома и постепенно привыкать к нормальной жизни.
— Дети расскажут ей обо мне, — сказала я, когда Леночка и Коля выбежали на улицу.
— Давно рассказали, — хмыкнул Павел.
Я ощутила укол совести. Эта женщина, наверно, меня ненавидит. Все-таки я отчасти занимаю в семье ее место.
— И как она к этому относится? — спросила я.
— Господи, да она слишком больна, чтобы задумываться о последствиях нашей с тобой дружбы. Она благодарна тебе, что ты занимаешься нашими детьми.
Я не совсем ему поверила, но все же мне стало чуть-чуть легче. В конце концов, Павел ведь не изменяет со мной своей жене, как мне этого ни хочется. Наверно, рассказал ей что-нибудь о замужней беременной даме, которая слегка подружилась с детьми.
— Мне заглянуть к вам в субботу-воскресенье? — спросила я.
Павел покачал головой.
— Для нее это и так большая нагрузка. — Голос его звучал невесело. — Еще предстоит объяснить ей, почему мы переезжаем, — удрученно сказал он. — Придется прямо сейчас сказать, что нас выселяют.
Горе было написано на его лице.
Столь неожиданно оставшись в одиночестве в эти выходные, я пошла в гости к Дорит. Та все еще сердилась на меня, решительно не понимая, почему я до сих пор не выселила Дитера.
— Ты только представь себе на минуточку — с ним опять случится припадок и он сбросит тебя с лестницы, — кипятилась она.
— Да нет же, Дорит, в глубине души он…
Дорит решительно отказывалась меня понимать.
— Я постепенно прихожу к мысли, что тебе надо раз и навсегда с мужчинами завязать. У тебя рука несчастливая. А коли так, расти ребенка сама, ничего лучшего ты не заслуживаешь.
— Я могла бы быть счастлива с Павлом…
— Павел женат, и ты, между прочим, замужем.
На этот счет у Дорит очень старомодные взгляды: о других браках она судит только по своему собственному…
Навестив Дорит, я решила немного побродить в одиночестве. Был теплый весенний день, и я неспешно прогуливалась вдоль Неккара. Сюда в былые времена заманивала я почти всех своих любовников, здесь целовалась с ними под луной и здесь же намерена прогуливать в детской коляске свое будущее чадо. Утки тоже вывели на прогулку свои беспокойные семейства, а сердитые лебеди угрожающе вытягивали шеи, оберегая свои гнезда в прибрежных кустах.
Навстречу мне, впрочем, шла и человеческая семья — это был Павел с женой и двумя детьми, которые, завидев меня издали, уже неслись ко мне со всех ног. Я занервничала: чего доброго в этой случайной встрече Павел еще усмотрит умысел.
Альма протянула мне свою тонкую руку — ее ладонь на ощупь напоминала дохлую мышь.
— Дети много о вас рассказывали, — произнесла она безупречно вежливым тоном.
Павел смотрел на меня как-то странно. В глазах его застыл страх.
Как описать внешность Альмы? Первое, что приходит на ум, это полотна романтиков и прерафаэлитов. Она как будто пришла из сказки. Свободно ниспадающее шелковое платье ностальгического покроя оттеняло почти бескровное лицо; соломенная шляпка с розовыми лентами защищала ее глаза от солнца (хотя об эту пору люди обычно радуются каждому солнечному лучику), а светло-серые туфли на высоких каблуках были, надо прямо сказать, отнюдь не самой пригодной обувью для прогулок по болотистым прибрежным лугам вдоль Неккара. Цвета пастельные, голос тихий, глаза красивые, но ненормальные. «Не хватает только, чтобы она тут в обморок брякнулась», — подумала я угрюмо. Ясно, что это эфемерное создание с одутловатым лицом унитаз дома мыть не станет.
61 
