•

Полвторого. Свен глянул на зеленый будильник, стоявший у Эверта на письменном столе. Его рабочий день закончился несколько часов назад. В машине лежали торт и вино. Ему надо домой, к Аните и Юнасу, немедленно! К обеду в тишине и покое. Сегодня ему исполнилось сорок.

Казалось, работа, дни и ночи в городской полиции, более не имела значения. Еще совсем недавно он готов был провести на службе брачную ночь, развестись только затем, чтобы избежать компромиссов с ночной сменой. В последнее время он частенько говорил об этом с Эвертом. За последний год они очень сблизились. Свен пытался объяснить запретное чувство, объяснить, что на самом деле ему в высшей степени наплевать на всех этих психов и на их идиотские поступки. Он словно бы уже иссяк, в сорок лет уже ждал пенсии и прочего, хотел сидеть на веранде и тихо-спокойно завтракать, совершать долгие прогулки по берегу Орстаского залива, быть дома, когда Юнас прибегал из школы, полный жизни и энергии. Свен служил в полиции уже двадцать лет. Впереди еще двадцать пять. Он тяжело дышал, не мог, не хотел примириться с тем, что время его жизни шло в грязном полицейском участке, среди толстенных папок с текущими делами. Юнасу будет тридцать, когда отец выйдет на пенсию. И у них, черт побери, не будет времени на встречи.

Эверт понимал. Он не имел семьи, и день на службе был для него всем, он ел, пил, дышал полицейской работой. Но ему знакомо то же, что и Свену, он видел, насколько бессмысленно целиком уходить в работу, которая в один прекрасный день вдруг закончится, и часто говорил, что понимает, его работа тоже закончится, понимает, но ему неохота думать об этом.

— Эверт.

— Да?

— Я хочу домой.

Эверт ползал на коленях по полу, второй раз собирая содержимое корзины для бумаг. Две банановые кожурки порвались, расплющились и оставили большие пятна на бежевом ковролине.

— Я знаю, что хочешь. А ты прекрасно знаешь, что домой мы пойдем, когда снова возьмем Лунда.

Он поднял голову, стараясь разглядеть край письменного стола, где стоял будильник.

— Шесть с половиной часов прошло. А мы ни хрена не знаем. Ни хрена. Придется тебе подождать с тортом.

Сив Мальмквист на третьей смешанной пленке, где с размытого фото на пластиковой кассете Сив улыбается в восхищенную камеру.

— Я сам ее снимал. Я рассказывал? Народный парк в Кристианстаде, тысяча девятьсот семьдесят второй.

Он подошел к Свену, который по-прежнему сидел в посетительском кресле, наклонился к нему, протянул руку:

— Разрешите?

Не дожидаясь ответа, он повернулся, сделал несколько танцевальных па. Странное зрелище — хромой, неприветливый Гренс кружится возле письменного стола под музыку начала шестидесятых.

Они поехали на машине Свена. Коробку с тортом и пластиковый пакет с дорогим вином Эверт переложил с пассажирского сиденья наверх, к заднему стеклу. Через весь город, из Крунуберга, по Свеавеген, в направлении трассы Е-18. Столичные улицы безлюдны, жара гнала горожан-отпускников в парк, на пляж, к воде, темный асфальт отражал все живое, словно дыхание наталкивалось на твердь.

Свен ехал быстро. Сначала дважды на желтый, потом дважды на красный, немногочисленные машины, которые ждали зеленого, злобно сигналили. Лунд объявлен в розыск по всей стране, в их распоряжении два десятка патрульных экипажей Стокгольма, а они ни хрена не знают.

— Он облизывает им ноги.

  25