•

Темно. Фредрик побывал здесь однажды, когда они разгребали в квартире Биргера и выставляли на чердак немногочисленное его имущество, которое пока не превратилось в сущий хлам. Биргер скончался прямо посреди вздоха, в один миг ушел из жизни, они нашли его голым в постели, с «Газетой корабельных новостей» в руках, он полулежал-полусидел, ночник горел, на столике рядом лежал дневник с записью, сделанной в тот день: он указал температуру и осадки, записал поход за едой на обед в магазин ИСА и в табачную лавку, чтобы сделать ставку в футбольном тотализаторе, а несколькими строчками ниже пометил, что чувствует себя усталым, непонятно почему, что принял две таблетки альведона, чтобы не разболелась голова.

Фредрик так и не узнал его как следует. До этого человека трудно было достучаться. Крупный, толстый, агрессивный, в голове не укладывалось, что это отец Агнес, они такие разные — и характером, и внешностью.

Он открыл незапертый отсек. Несколько коробок с одеждой, торшер, два мягких кресла, четыре удочки, велосипед с тележкой. В дальнем углу два джутовых мешка. Он забрался в тесное помещение, весь сжался, чтобы пролезть между креслами, и вдруг услышал, как дверь на чердак открылась.

Он замер. Молча ждал в полутьме.

По меньшей мере двое. Они шептались.

Звонкий мальчишечий голос:

— Эй!

Снова шепот.

— Эй! Мы идем! И еще куча народу!

Фредрик узнал голос. Улыбнулся. И уже хотел откликнуться, но тут заговорил второй посетитель, что до сих пор молчал. Постарше, посмелее.

— Ха! Вот видишь! Я так и знал. Всегда срабатывает.

Двое мальчишек ощупью двинулись по чердачному коридору. Оба громко сопели, ничего не говорили. Через минуту-другую Фредрик увидел их, близко, в нескольких отсеках от него. Он не хотел их пугать.

— Привет, Давид.

Слишком поздно. Они испугались, вздрогнули, отчаянно озираясь по сторонам.

— Это я. Фредрик.

Теперь и они увидели его. Пошли на голос в темноте, увидели, как он стоит между креслами и машет рукой. Давид, с коротким темным ежиком волос, на голову ниже товарища, крепкого рыжеватого парнишки, которого Фредрик раньше не видел. Они глядели то на него, то друг на друга, ведь только что встретили привидение, которого боялись, и оттого испытывали разочарование, какое могут испытывать только два охотника за привидениями, обнаружив, что страшная невидаль всего-навсего чей-то заблудившийся папа. Давид показал на Фредрика:

— А-а. Да это же просто папа Мари.

Давид был закадычным другом Мари. Они росли бок о бок, с первых шагов, играли на одной площадке, ходили в один детский сад, часто ужинали вместе, ночевали друг у друга, просыпались раньше всех. Словно брат с сестрой. Давид только что сказал «просто папа Мари» и сразу затих, пристыженно опустил взгляд, он не хотел огорчать папу Мари, не хотел произносить имя Мари, она ведь умерла, ее больше не будет.

Он потянул товарища за руку, ему хотелось уйти, уйти с чердака и от папы мертвой Мари.

— Мальчики, постойте.

Давид плакал, когда обернулся:

— Извини. Я забыл.

Фредрик выбрался из чердачного отсека. Понимают ли пятилетние дети, что такое смерть? Понимают ли, что умершего больше нет, что он больше не дышит, не видит, не слышит, что умерший никогда больше не придет играть на детскую площадку. Вряд ли. Он и сам-то не понимает.

— Давид, иди сюда. И ты, ты тоже, как тебя зовут?

— Лукас.

— Ты тоже, Лукас.

Фредрик сел на пол, на красно-коричневый кирпич, грязный, угловатый. Указал на пол рядом с собой: мол, садитесь.

— Я кое-что расскажу.

  54