15 
– Да, именно так.
Нет, сказал я себе, дело тут не в сексе. У нее на уме было что-то другое. Возможно, из этого получится интересный сюжет. Я давно уже усвоил, что нельзя упускать ни единого шанса, если хочешь заполучить хороший материал. Я сказал ей, что отлучусь на несколько минут, нашел телефон и позвонил Лайзе, понимая, что уже поздно и она могла отключить звонок, чтобы не будить детей, ведь дом у нас совсем маленький. Включился автоответчик. Я пробормотал в трубку, что у меня встреча с кем-то и что мы отправимся куда-нибудь вместе выпить. Было ли это ложью? Отчасти да. Я не сделал, да и не собирался делать ничего такого, чтобы чувствовать себя виноватым, но солгать в данной ситуации мне было легче, чем объяснять, с какой это стати я уезжаю с вечеринки вместе с женщиной в персиковом платье, с которой познакомился несколько минут назад. Поэтому я и сказал, что еду выпить. Моя жена уже привыкла к таким звонкам, ведь это, по сути, часть моей работы, и обычно лишь требует, чтобы я всегда надевал нижнее белье и был дома к пяти тридцати или шести утра, когда дети влезают к нам в кровать. Салли и Томми, спотыкаясь в полусне, ковыляют в нашу комнату, заползают под одеяла, укладываются между нами и после этого иногда снова засыпают, распространяя по комнате сладкий запах детского дыхания, но чаще всего они начинают с шумом барахтаться под одеялом, не давая нам заснуть. Бывает, что я все-таки опять погружаюсь в сон – всегда беспокойный и неглубокий – и Салли некоторое время лежит, думая о чем-то своем, а потом перелезает через меня и спрашивает прямо в ухо что-нибудь вроде: «Пап, а у Ла-Тиши есть волосы на низу?» Ла-Тиша – это дочка Джозефины, вечно угрюмая чернокожая девица пятнадцати лет, ростом около шести футов. Я вполне допускаю, что у нее есть волосы «на низу», как говорит Салли, и еще я почти не сомневаюсь, что там вообще все тщательно обшарил какой-нибудь ее приятель. После этого я открываю глаза – примерно в две минуты седьмого, – вижу свою трех-с-половиной-летнюю дочь, широко открытыми ясными глазами наблюдающую, как ее небритый папочка восстает ото сна, словно из могилы (может быть, она, видя мои отяжелевшие веки, проблески седины в небритой щетине, интуитивно понимает, что я гораздо ближе к смерти, чем она), и видеть ее лицо вот так, рядом с моим, есть для меня величайшее в мире благо. А потом сюда является ее брат в пушистом желтом комбинезоне. Ему полтора года. Это гроза плюшевых медвежат и уже влюблен в свой пенис. Он радостно хихикает и фыркает, набрасываясь на меня, и тогда я беру обоих на руки и, изображая рычащее чудовище, создаю невообразимый шум, который одновременно и пугает их, и приводит в неописуемый восторг, а в это время моя жена, пользуясь случаем, незаметно проскальзывает в ванну. Ради таких моментов я пожертвовал бы чем угодно, даже своей жизнью.
И все же. И все же, когда я, повесив трубку, снова увидел Кэролайн Краули, стоявшую на ярком свету и весьма выигрывавшую в подобном освещении с номерком на манто и готовую покинуть зал, мои мысли приняли совершенно другое направление. Я не мог бы сказать, что я не был самим собой, вовсе нет, я был самим собой, просто ожило мое второе «я», то «я», которое стремится продолжить тайный диалог со всем, что есть порочного в человеческой природе. Есть люди, вовсе не стремящиеся избавиться от своих пороков, напротив, они даже находят в них некоторое очарование. Они счастливы, или, вернее, довольны. Они размахивают теннисными ракетками на залитых солнцем кортах, регулярно проверяют масло в моторе своей машины и смеются, когда смеется публика в зале. Они всегда в рамках дозволенного. Их не интересует, что может появиться из темного холодного омута человеческих возможностей.
На заднем сиденье такси было уютно и тепло после ночной прохлады, мы с Кэролайн слегка поеживались в накинутых на плечи пальто. Кэролайн смотрела прямо перед собой, словно меня не было рядом, и отрывисто давала указания шоферу. Затем она достала из сумочки кисет и небольшую пачку папиросной бумаги, взяла одну бумажку и насыпала на нее щепотку табаку. Распределив табак вдоль белого прямоугольника, она свернула ровную трубочку, потом лизнула свободный краешек бумаги и быстро заклеила легким движением пальца.
– Спорим, что вы пользуетесь деревянными спичками, – сказал я.
– Вы не в меру сообразительны.
Она вытащила из сумочки коробок деревянных спичек, вынула одну и с ее помощью подпихнула табак к тому концу сигареты, который, видимо, и зажигался. Она взглянула на меня. Уличные огни сумасшедшими искрами мелькали в ее голубых глазах.
15 
