Лёгкий, ненавязчивый романчик 
97 
– «Трех коронах»?
– Значит, вы действительно ничего не знаете? Наши отцы были совладельцами ранчо к югу от Албукерка. Ранчо называлось «Три короны». Три года назад мой отец погиб, несчастный случай.
Морган увидела, что по лицу его скользнула печаль. К ним подошел Адам и схватился за серебряный браслет, украшавший предплечье Гордона. Гордон улыбнулся, снял браслет и подал его мальчику. Тот сразу же засунул его в рот попробовать, каков он на вкус, и опять заковылял прочь, в каждой руке держа украшения Гордона.
– Он очень энергичный мальчик. Уверен, что вы с ним не знаете ни минуты покоя.
– Продолжайте ваш рассказ, мистер Мэтьюз.
– Гордон. И не понимаю, как это вы ничего не знаете о своем отце, когда он знал о вас абсолютно все. У него есть ваши дагеротипы, ваши рисованные портреты, где вы изображены в различных уголках дома. Вы там представлены во всех возрастах. Много снимков, где вы на лошади, и есть такие, где вы смотрите на экипажи.
– Но никто меня никогда не рисовал. Откуда им быть? Я больше никогда не видела отца, после того как мы уехали из Нью-Мехико. И мать никогда не отвечала на мои расспросы об отце.
– Гм-м-м. Это настоящая загадка! Ведь вы, наверное, вряд лично помните о Нью-Мехико. В конце концов, вы были примерно в том же возрасте, как Адам, когда уехали.
– Нет, я помню, как мы ехали в фургоне и что очень хотелось пить.
– Наверное, на пути в Кентукки. Ваша мать была очень упрямой женщиной. Раз она решила уехать, значит, она должна была это сделать. Она даже отказалась подождать проводника, которого нанял вам отец.
Конечно, ранчо в те дни практически не существовало. Просто небольшой домишко, сложенный из необожженного кирпича. И ваша матушка должна была варить для двоих мужчин и мальчика и обстирывать их. Она ожидала вас и была такая неловкая. Она ненавидела грязь и сушь. Мы с па слышали, как она каждую ночь целыми часами жаловалась вашему отцу, что у нее загрубела кожа и как она устала, и как все ей здесь ненавистно.
Гордон потянулся и взял руку Морган:
– Гладкая, но у вас, как я знаю, много работы здесь на ранчо.
Она отняла руку:
– Откуда вам это знать?
– А я за вами слежу.
И Гордон рассмеялся – такое удивленное у нее стало лицо.
– Я уже сказал, что разыгрывать из себя индейца теперь мне приходится редко. Так что, когда появляется такая возможность, я ею пользуюсь. И мне эта роль идет, как, по-вашему?
Он показал на мокасины, в которые были обуты его стройные, мускулистые ноги.
Адам опять приковылял к Гордону и матери. Ему было трудно одновременно держать в руках оба свои сокровища, так что Гордон повесил ему на шею кожаный мешочек, а к нему прикрепил браслет. Адам тут же схватил цветок, но сорвал только венчик. Он уронил его матери на колени и тяжело шлепнулся на задок, однако быстро встал и убежал, спотыкаясь чуть не на каждом шагу.
– Вы так были похожи на Адама в его возрасте, но, конечно, были поменьше и у вас были такие смешные, даже тогда разноперые, светлые волосы, и они вились вокруг лица. Вы все время улыбались, и, как для Адама, для вас не было чужих и незнакомых. Мне кажется, я удочерил вас сразу же, как увидел, вам тогда было примерно минут двадцать. А в тот день, когда я пришел домой, а вас уже увезли, я так плакал, что едва не заболел. И почти неделю ничего не мог есть.
– Гордон… я… все это новость для меня. Мои впечатления о жизни в Нью-Мехико были совсем другие. Моя мать если и говорила о здешней жизни, то лишь затем, чтобы рассказать о трудностях и лишениях, которые ей приходилось терпеть.
– Я и о вашей матери много знаю. Нет, не надо, – и он удержал Морган за руку. – Адаму надо упасть сотни раз, прежде чем он научится ходить. Не мешайте ему… А мы всегда считали, что эти письма были от вас. Те, что приходили после смерти дяди Чарли, были от какого-то человека, посредника. Наверное, и остальные тоже.
– Какие письма?
– Через год после вашего отъезда стали приходить письма, очень регулярно, раз в месяц. Я их сам не читал, но дядя Чарли рассказывал их содержание очень подробно. Да, это забавно. Вы о нас ничего не знали, а мы так знали очень много о вашей жизни. Я вырос, слыша о маленькой Морган, каждый день. Помните, вы как-то упали с лошади, когда вам было восемь лет, и поранили ногу? И когда доктор зашивал рану, вы так громко кричали, что грум с трудом удерживал лошадей в стойлах.
– Да, помню, – тихо сказала Морган. В голове у нее все никак не укладывалось, что этот незнакомый человек так много о ней знает.
97 
