очень нудно 
37 
– Отлично! – сказал О'Тул. – Иди и карабкайся на елку.
– Здесь не так все просто. Одна школа считает, что уравнения обозначают следующее – если посмотреть на часы с мимо летящей звезды… чего сделать нельзя… то увидишь на них другое время, но реального растяжения и сжатия времени нет – как бы ни понимать слово «реальное». Другая школа указывает на сопутствующие уравнения для длины и массы. Знаменитый опыт Майкельсона-Морли показал, что преобразование длины является «реальным», а увеличение массы вычисляется и используется в кинематике ускорителей, да и везде в ядерной физике – например, в факеле, ускоряющем этот корабль. Поэтому, рассуждали они, изменение скорости течения времени тоже должно быть реальным, так как сопутствующие уравнения проверены на практике. Но точно никто не знает. Надо влезть на дерево и посмотреть.
– А когда мы узнаем? – Меня не покидало беспокойство. С тем, что я пробуду на корабле несколько лет, по Эйнштейновскому времени, я согласился заранее. О том, что я могу за это время погибнуть, как предостерегал нас дядя Стив, я решил не задумываться. Но умереть на «Л.К.» от старости – на это я как-то не рассчитывал. Перспектива была мрачная – пожизненное заключение в этих стальных стенах.
– Когда? Да мы уже знаем.
– Знаете? И как же?
– Ты, сынок, меня не торопи. Мы в пути уже пару недель, с ускорением в 124% g; теперь мы достигли скорости примерно 9 000 миль в секунду. Отошли мы еще не слишком далеко, пусть это будет семь с половиной световых часов или около 5 450 000 000 миль. Пройдет еще почти год, пока мы станем подбираться к скорости света. Несмотря на это, у нас уже заметная доля скорости света, около пяти процентов. Вполне достаточно для проверки. Все очень легко измерить, с помощью вас, телепатов.
– Да, сэр? И это реальное различие времени? Или только относительное?
– Ты используешь неправильные термины. Однако оно «реально», если только это слово вообще что-то значит. В настоящее время отношение приблизительно равно 0,999.
– Если уж быть точным, – добавил мистер О'Тул, – проскальзывание Бартлета – это технический термин, только что введенный мною – и вот, его проскальзывание в скорости течения времени по отношению к его земному близнецу достигло к настоящему моменту двенадцати десятитысячных.
– И значит, ты из-за одной пятидесятой процента выставляешь меня лжецом? – пожаловался Бэбкок. – О'Тул, зачем я только тебя взял?
– Наверное, чтобы иметь кого-нибудь, кто занимался бы для тебя умножением, – с достоинством парировал ассистент.
Пэт сказал мне, что не хочет, чтобы я присутствовал при операции, но я все равно явился. Я заперся в своей каюте, чтобы мне никто не помешал, и подключился к нему. Он вообще-то не протестовал; – когда я с ним заговаривал, он отвечал, – и чем ближе была оптация, тем больше мы разговаривали… беспечная болтовня обо всем и ни о чем. Меня это не обманывало.
Когда Пэта покатили в операционную, он сказал:
– Том, поглядел бы ты на моего анестезиолога. Хорошенькая, как майское утро, и как раз нужного размера.
– (А разве лицо не под маской?)
– Ну, не совсем. Видны ее хорошенькие голубые глаза. Я, пожалуй, спрошу, что она делает сегодня вечером.
– (Моди это не понравится.)
– Не надо мешать в это дело Моди. Должны же быть хоть какие-нибудь привилегии у больного человека. Подожди секунду. Я ее спрошу.
– (Что она сказала?)
– Она сказала «ничего особенного», и что я в ближайшие дни буду занят тем же самым. Но я спрошу у нее телефон.
– (Пять против двух, что она не скажет.)
– Ну, попробую… ох, ох. Поздно, они начинают. Том, ты бы не поверил, эта игла, она толщиной со шланг. Они говорят, чтобы я считал. Ладно, для смеху… раз… два… три…
Пэт дошел до семи, и я считал вместе с ним. Тем временем меня все больше и больше охватывало невыносимое напряжение и страх. Теперь я понял, что Пэт, возможно, все это время был уверен, что не выйдет из наркоза. На счете «семь» он сбился, но его мозг не замолк. Возможно, те, которые стояли вокруг операционного стола, считали, что он потерял сознание, но я-то знал, что это не так; он был заперт внутри и кричал, кричал, чтобы его выпустили. Я крикнул ему, и он отозвался, но мы не могли найти друг друга. А потом и я, подобно Пэту, тоже был заперт, затерян и ничего не понимал, и оба мы растерянно метались во тьме, холоде и одиночестве того места, куда приходит смерть.
А потом я почувствовал, как мою спину полоснул нож, и закричал. Следующее, что я помню, – это несколько лиц, плывущих надо мной. Кто-то произнес:
37 
