очень нудно 
30 
– Сказывают, что ты от имени нас, курящих, с комбатом разговаривал. Спасибо, комсорг. Махорочку доставили.
Гринченко был расположен к разговору, но мы с Адровым торопились на новую позицию.
Потом мы не раз с ним встречались.
Как-то к нашим окопам пробрались немецкие разведчики. Первым заметил их Гринченко.
– Гляжу, ползут цветущим садом, – рассказывал Гринченко, – меня не видят. Кустики им мешают. Как сразить гитлеровцев? До нашей траншеи осталось им пути на один рывок. Под руку подвернулась противотанковая граната. Первых трех в клочья разнесло. Четвертый бросился бежать назад. Того пулей достал.
Расчет немецких разведчиков строился на внезапности: они хотели напасть на нас в обеденное время. Не вышло! Наши бойцы шутили:
– Шел фриц на обед, а ушел на тот свет.
За смелый поступок Пантелеймон Гринченко был награжден орденом Красной Звезды.
В полдень погиб и сам Гринченко. На КП роты его принесли еще живого. Он лежал несколько минут, силясь что-то рассказать о детях, и умер в полном сознании. Не верилось, что вот так просто могут уходить из жизни люди.
У Гринченко была большая семья и неуемная любовь к ней. Он чуть ли не каждый день получал письма от жены и взрослых детей. Казалось, что эта любовь накрепко связывала его с жизнью. И вдруг Гринченко не стало.
Его похоронили в лесу на небольшой полянке, метрах в двадцати от реки Миус. Старший лейтенант Туз глухо произнес:
– Прими, земля миусская, тело верного сына Отчизны. Да будет земля тебе пухом.
Алеша Адров сидел у свежевырытой могилы задумчивый, подавленный. В глазах его, казалось, исчезла голубинка.
Шумели молодые дубки, буйно зеленела трава. А в наши души змеей заползала тоска…
К вечеру второго дня после похорон мы пришли к могиле однополчанина. Нагнувшись, Адров вмял в землю пустые латунные гильзы.
– Вот, – сказал он, – наша месть врагу за тебя…
* * *
Мы продолжали двигаться по траншее, которая вела нас в лес. По веревочному мостику перебрались на восточный берег реки. У опушки леса лощина. Весной она заливается водой, а летом высыхает, зарастает камышом. В зарослях камыша нет траншей, но зато здесь выставлялись нами усиленные дозоры. Мы знали: передний край противника сильно минирован, опоясан колючей проволокой, за которой была небольшая возвышенность, а затем начиналось ровное поле. Из-за камыша всего этого не видно. А если влезть на дерево? Правда, опушка леса наверняка просматривалась наблюдателями противника и скорее всего была пристреляна его пулеметчиками. Влезть на дерево – риск. Стрелять с дерева – двойной риск. И как бы в подтверждение этой мысли послышалась пулеметная очередь. Стреляли с северного ската высоты. Пули прошлись по вершине дуба. К нашим ногам упали сухие веточки и недозрелые желуди. Мы осмотрели дуб. Сучья его измочалены пулями. А лезть надо именно на этот дуб. Он крайний, самый высокий.
Взбираюсь на первый сук. Страха не испытываю. Не все же время вражеский наблюдатель смотрит на этот дуб. За мной лезет Адров. А внизу остался по моему указанию Хромов – для прикрытия. Вот мы почти на самой вершине. Припадаю к оптическому прицелу. И что вижу? Немцы на зеленой лужайке гоняют мяч. В душе злость – оккупанты играют в футбол на нашей земле! Переглядываемся с Алешей Адровым. Он чуть пониже, тоже все видит и тоже возмущен наглостью фашистов.
– Далеко, – сожалеет Адров, – метров восемьсот.
– Ставь прицел, – говорю ему. – Заряжай тяжелой пулей. Два выстрела – и вниз!
Гремят выстрелы. Мы видим, как заметались гитлеровцы. Одни бросились к убитым, другие залегли. Пора и нам в укрытие. Прыгаем с сука на сук, а затем на землю. По вершине дуба открыли огонь фашистские пулеметчики. Мы отбегаем в сторону.
– Игра окончена. Четыре – ноль в нашу пользу! – восклицает Алеша.
Возвращаемся лесной тропинкой, которая приводит нас к могиле Гринченко. По предложению Павлика Хромова оставляем на могиле однополчанина четыре пустые гильзы.
Когда о нашей вылазке доложили в штаб батальона, комбат нахмурил брови.
– Слишком рискованно, – сказал он. – Ведь любителей футбола легче накрыть артиллерией. – И, обращаясь к начальнику штаба, добавил: – Снайперам объявить в приказе благодарность.
Но и у нас не обходилось без потерь. Особенно тяжелым оказался один из. летних дней. Перед обедом тяжело ранило снайпера Клименко, а к вечеру смертельное ранение получил Павлик Хромов. Снайперская пуля пробила ему левое плечо и застряла где-то в груди. Когда принесли Павлика на носилках к обрыву Миуса, где располагался медпункт, он был еще жив. Увидев нас, Хромов оживился, внятно прошептал:
30 
