20 
Фрэнк умолкает. И без слов ясно.
Тревису его идея нравится.
– Это сработает, Младший, – говорит он. – Когда Вена увидит, что мы заполучили Фрэнки Машину, он наложит в штаны.
– Не наложит, – возражает Фрэнк. – Однако он предложит более разумные условия. – Фрэнк поворачивается к Мышу Младшему. – Я не хочу войны, малыш, если ее можно предотвратить. Я видел войну. Лучше мир.
С годами кое-чему учишься, думает Фрэнк, если, конечно, остаешься в живых. Молодым парням всегда надо доказать, какие они крутые. Тестостерон. А те, кто постарше, находят радость в компромиссе. Тестостерон им нужен для другого.
Мышь думает. Судя по выражению его лица, ему это дается с трудом. Потом он спрашивает:
– Как насчет пятидесяти тысяч?
– Пятьдесят тысяч за решение твоей проблемы, какой бы ни был результат.
– Половина сейчас, – говорит Мышь Младший. – Половина, когда все закончится.
Фрэнк качает головой.
– Все теперь.
– Такого никогда не было.
– Этого никогда не было.
Они сразу пришли к нему. На самом деле им следовало сначала обратиться к Майку Риццо, главе поредевшей банды Сан-Диего, который собирал плату за подобные услуги.
Хорошо бы переговорить с Майком о Вене, заручиться его поддержкой. Майк Риццо старой закваски. Они с Фрэнком знакомы уже давно. Майк – друг Фрэнка, которому он все может доверить, его партнер, его ведущий. Он все объяснит и предостережет насчет опасностей.
Однако Майк, с его кошачьим инстинктом, неожиданно куда-то убрался, когда возобновилось расследование по делу Гольдштейна.
Ну и ладно, Майк.
Может быть, оно и к лучшему.
– Две трети, одну треть, – произносит Мышь Младший.
– Я не буду с тобой торговаться, малыш. Это условия, на которых я работаю. Ты принимаешь их – отлично. Не принимаешь – тоже хорошо.
Деньги в «хаммере».
Мышь Младший посылает за ними Тревиса. Тот приносит портфель с пятьюдесятью тысячами долларов – уже бывших в употреблении, с разными сериями и номерами.
– Папа сказал, они все должны лежать одной стороной, – улыбнулся Мышь Младший.
– С чего это ты разболтался? – спрашивает Фрэнк. С того, что ты льстивое дерьмо, думает Фрэнк, но стараешься показать, будто ты умный и крутой. А ты не то и не другое. Будь ты умным, не загнал бы себя в угол. Будь ты крутым, сам позаботился бы о себе.
– Это бизнес, – говорит Мышь Младший. – Ничего личного.
Жаль, Фрэнку не платят по десятицентовику каждый раз, когда он слышит эти фразы. Умные ребята услышали их в первом «Крестном отце» и запомнили. Теперь все их произносят. То же самое, что с «крестным отцом» – пока не вышел фильм, Фрэнк не слышал это словосочетание в таком контексте. Босс был «боссом». Хорошие были фильмы – два из них были хорошие – однако они не имеют ничего общего с семьей, во всяком случае, с той семьей, которая известна Фрэнку.
Наверное, на Западном побережье иначе, думает он. У нас ничего «сицилианского» не было.
Или у нас слишком жарко для шляп и плащей.
– Мистер Машина, – окликает его Тревис.
Фрэнк недовольно смотрит на него.
– Я хотел сказать, мистер Макьяно, – поправляет себя Тревис. – Есть еще кое-что.
– Что?
– Встреча сегодня, – говорит Мышь Младший.
– Сегодня? – переспрашивает Фрэнк. Уже за полночь. Спать осталось три часа сорок пять минут.
– Сегодня.
Фрэнк вздыхает.
Трудновато мне живется.
8
Мышь Младший подает Фрэнку сотовый телефон.
– Номер уже набран, – говорит он, нажимая на кнопку.
Вена отвечает после пятого гудка.
– Алло!
Голос у него такой, словно его разбудили.
– Винс? Фрэнк Макьяно.
Как Фрэнк и ожидал, надолго воцарилось молчание. Наверное, Винс напрягает мозги, стараясь представить, с чего это Фрэнки Макьяно звонит ему, где взял номер его телефона и чего он может хотеть.
– Фрэнки! Давно тебя не было слышно!
– Очень давно, – равнодушно отзывается Фрэнк.
Век бы не слышать, не соскучился бы. С Винсом он знаком с восьмидесятых годов, познакомился в Вегасе, когда тот еще был открыт для всех. Винс был завсегдатаем в «Звезде», почти тамошней мебелью. Если его не было видно за столом, за которым играли в «очко», значит, он смотрел смешные шоу. В те времена он вечно досаждал всем, по сто раз напоминая людям об их обязанностях. Винсу нравилось думать, будто он очень страшный, но страшным он не был, хотя, к сожалению, он этого не понимал.
20 
