23 
— А-а! — заверещала я, вглядываясь в угольные глаза незваного гостя.
Гость почему-то тоже открыл пасть, блеснув белыми зубами, показавшимися просто ослепительными на грязной физиономии. Я ткнула в него пальцем, а он в меня. Я в него, он в меня… И только тут до меня дошло, что за чертенка я приняла свое собственное отражение. Что и не мудрено. Рожа чумазая, волосы дыбом, а темные приколки-крокодильчики, которыми я с утра заколола челку, чтобы в глаза не лезла, очень сильно смахивают на аккуратненькие рожки.
Короче, выглядела я ужасающе, впрочем, как и все остальные. Даже вечно аккуратная Эмма Петровна поражала чумазостью и лохматостью. Не говоря уже о главной пожаротушительнице — Марусе, которая была не просто грязна и всклокочена, она была грязна и всклокочена до безобразия, и до неприличия полуодета. То есть, кофта на ней была расстегнута, так как пуговицы поотлетали еще в первые минуты борьбы с огнем, разрез на юбке разорвался до самого пояса, колготки продрались и потерялась одна туфля.
Все остальные выглядели чуть пристойнее, но все равно сильно смахивали на бомжей. Да и пахло от нас почти так же — гарью и чем-то кислым, может, пеной из огнетушителя.
Следующий час мы приводили себя в порядок: мылись, оттирались, зашивались, расчесывались, обливались духами, хоть это мало помогало, ибо бомжевый душек сдаваться иноземным врагам не собирался, и перебивал французский парфюм без всяких усилий.
Наконец, более менее пристойный вид был восстановлен. Мы, бледные от усталости, сверкающие чисто умытыми, естественными лицами, расселись вокруг электрочайника, взяли по конфетке, то-о-лько приготовились испить бодрящей жидкости, как…
Тук-тук-тук.
— Открыть? — испуганно пискнула Маринка, ставя свою чашку на стол.
— Открой.
— Да-а? А вдруг это Русов?
— И что?
— Заругает. Я его боюсь.
— И что теперь? — хорохорилась Маруся, но сама не подумала даже привстать.
— Я открою. — Сказала я и смело распахнула дверь.
Страшного ничего не произошло. В сумраке коридора я разглядела очертание мужской фигуры. Очертание напоминало гору Айюдак, это означало, что в нашу дверь стучал электрик Сеня, именуемый в нашем коллективе Слоником за свою молодость и габариты — из всех институтских великанов он был самым масштабным.
— Чего тебе? — не слишком приветливо осведомилась я.
Слоник смущенно улыбнулся — для человека-горы он был очень застенчив.
— Я тут кое-что нашел, — сообщил он и, чуть не размазав меня по стене, втиснулся в комнату. — Девочки, это не ваше?
Он поднял руку, в которой был зажат измятый, местами грязненький лист, размером с альбомный, исписанный ровными машинописными строчками.
— Чего это? — привстала со своего кресла Марья.
— Документ, кажется. Вы ведь разные документы обрабатываете, да? Приходы всякие, расходы, дебеты, кредиты…
— Дебеты это не мы, а бухгалтерия, — прервала я поток его красноречия.
— Да? А я считал… — Он надолго задумался, рассматривая находку, вертя ее и так и эдак, потом сунул ее мне под нос. — Нет, это точно вы потеряли. Здесь много непонятных слов. И формулы какие-то.
— Нет, это точно не мы, — заверила я, безрезультатно подталкивая Слоника к двери.
— А кто же? Мимо нашей комнаты больше никто не ходит, кроме вас.
Это точно. Тот отсек коридора, где располагаются наши с электриками коморки (мы соседи), радиорубка да кладовка дворника, является не очень популярной пешеходной трассой. Нихлоровцы предпочитают сделать крюк: обойти вторым этажом или даже улицей, чем пробираться в кромешной тьме. А тьма в нашем коридоре стоит непроглядная — из-за отсутствия окон, и перманентная — из-за гнилой проводки. По этому, можно сказать, что мы обитаем на выселках, хоть отделены от фойе лишь дверью.
— Где, говоришь, нашел? — поинтересовалась я, попытавшись выдернуть находку из толстеньких, но цепких Сениных пальцев.
— Да говорю же, в коридоре. Я этот документик там и подобрал, прямо у двери в радиорубку. Иду, смотрю, кошки Васины шустрят, играются с чем-то… Вася, это мой напарник, знаете, наверное, Вася Бодяго…
— Да кто твоего Васю не знает. Его кошки весь институт загадили. Ты по делу, по делу, — направила разговор в нужное русло нетерпеливая Маруся.
— Да. Ну вот… О чем уж я там говорил? А! Подошел, значит, отогнал кашаков, смотрю — бумажка. И сразу решил, что вы потеряли. А кто ж еще? — Он распрямил лист, разгладил руками, стряхнул с него песок, и только после этого протянул мне. — Он ваш?
23 
