Пятница

Безоговорочная капитуляция

Спала я на удивление хорошо, черт его знает почему. Хотя, думала, что мне не удастся даже задремать. Но видно у меня атрофировались все нервные окончания, потому что, как только я пришла в себя после столкновения с бетонным полом, сразу отползла к Соньке домой, ночевать одна побоялась, уж лучше через стенку со стариком Аниськиным, там наскоро ополоснулась, рухнула на кровать (даже не позаботясь приложить ко лбу лед) и захрапела. По-моему меня пытались будить, вроде бы тормошили за плечи какие-то люди, скорее всего, милиционеры, но я продолжала спать, как ни в чем не бывало. Пусть катятся! — вяло отмахивалась я и тут же вновь погружалась в дрему.

Проснулась я, правда, раньше обычного — в 5 утра, когда за окном еще не пахло рассветом. Тупо обвела комнату взглядом, потрогала саднящую шишку, прислушалась, не поет ли старик Аниськин, а потом пошлепала в кухню пить чужой кофе вперемешку со слезами. После третьей чашки (первые две я выпила даже не почувствовав вкуса) обнаружила, что в квартире немного посветлело. Значит, перевалило за 6 и пора собираться на работу. С тоскливым всхлипом я отправилась к себе домой.

Слоняясь по квартире в поисках то одной ерунды, то другой, я несколько раз порывалась выглянуть в окно, чтобы, по выработанной годами привычке, проверить на месте ли Колян. И всякий раз замирала с зажатой в руке занавеской, вспоминая, что соседа я больше не увижу, разве что в гробу.

Когда я вышла из подъезда, было 7 часов утра. Время раннее даже для местной пьяни, славящейся своей привычкой вставать с петухами. Но в это утро они уже сидели, нахохлившись от холода и похмелья, на лавке, вяло что-то обсуждали и бросали голодные, полные огня взгляды на Колькины окна. Предводителем ватаги был Вован.

— Чего вы тут расселись? — недовольно спросила я, после того, как атаман вежливо со мной поздоровался.

— Пришли… так сказать… проводить в последний путь…, — состроив жалостную мину, доложил Вован.

— Провожать его будут только послезавтра, — строго сказала я.

— Да мы… так сказать… помочь. Могилку… там… типа… выкопать.

— За три дня до похорон? — я вопросительно приподняла одну бровь, и все компания стыдливо понурилась.

Я оглядела их, уже без недавнего раздражения. Несчастные ведь люди, что с них взять. «Шланги горят» — вот они и приперлись ни свет ни заря. Сейчас клянчить самогон у Колькиной матери начнут, только она в окне покажется. Но это ничего, пусть себе клянчат, глядишь и впрямь помогут бедной женщине. Потом, конечно, укушаются и начнут песни горланить. Ну и ладно, песни это хорошо, тем более что после поминок они поют только жалостные, вышибающие слезу романсы.

— Ну, братья-соколы, — обратилась я к ним, не считаясь с тем, что в их компашку затесалась одна «соколиха». — Кто мне скажет, что вчера Колян делал?

— Ну, так…как, — вытаращился на меня Вован. — Пример!

— А до этого?

— Ясно что, бухал.

— С вами? — Двое из компашки утвердительно кивнули. — А он вам, случайно, не говорил про незнакомца, который у него кое-что спрашивал?

— Не-е, — протянул один, сизоносый, загорелый до черноты мужик в старом школьном пиджаке. — Он тока про диперсию какую-та говорил.

— Точно?

— Точно, — хмуро кивнул мужик, потом, поскрябав нечесаный затылок, добавил. — И про Шурку еще.

— Про кого?

— Про меня, — с вызовом ответила «соколиха» и элегантно перекинула одну ногу на другую, сверкнув при этом исцарапанной коленкой, торчащей из дыры на колготках. — Хахиль он мой был. Почти муж.

— Примите соболезнования, — с серьезной миной выдала я, потом, порывшись в кошельке, выудила из него предпоследний полтинник и протянула вдове. — Возьмите, помяните Коляна.

Шурка хищно схватила деньгу и молниеносным движением спрятала ее на своей не обремененной лифчиком груди. Все остальные завистливо покосились на «вдову», но ничего не сказали, видно, понадеялись, что Шурка с ними поделится. Как ни как, литровку самопальной бодяги на эти деньги купить можно. Вот на этой оптимистической ноте мы и расстались.

  79