133 
— Мы все проживаем несколько жизней, — философски заметил госсекретарь. — Одна жизнь в одно время, другая — в другое.
— Ну, положим, не все, — заметил Юханссон. Он вспомнил своих стариков родителей и всю онгерманландскую родню. Те-то жили одной и той же жизнью во все времена, с чувством подумал он.
— Да-да, конечно… — согласился госсекретарь. Он сегодня был необъяснимо покладист. — Я имел в виду… Да, я выразился недостаточно точно, а вы, как никто другой, имеете право на эту точность. Короче говоря, я имел в виду тип городского жителя, материально независимого интеллектуала… как, например, Хелена Штейн. Или ты сам, подумал Юханссон.
— Ясно, — буркнул он. — В этих кругах люди успевают прожить с десяток жизней.
А что им еще делать? — подумал он.
— Такова жизнь, — вздохнул госсекретарь. — Возьмите, к примеру, министра иностранных дел Германии — я с ним много раз встречался, — совершенно нормальный, более того, даже приятный человек, хотя я и равнодушен ко всей этой гуманистической болтовне, и вдруг выплывает старый снимок: политическая демонстрация времен его революционной юности, и мы, к немалому нашему удивлению, видим, как будущий дипломат колошматит ногами лежащего полицейского. И тут не начнешь рассуждать, кто прав, кто виноват, хотя, может быть… В общем, картинка говорит сама за себя.
Что ты такое завел? — удивился Юханссон.
— Да, я видел этот снимок, — кивнул он. — А что касается Штейн, наши сотрудники особо аккуратны. И вы, и я, и, в первую очередь, она сама должны быть гарантированы от случайных небрежностей. Вы знаете не хуже меня, что, как только берешься за дело со всей тщательностью, на это уходит масса времени. Вот и все, так что я рассчитываю дать вам ответ самое позднее на следующей неделе.
— Вы меня обнадежили, — с удовольствием сказал госсекретарь, полулежа на диванных подушках. — И еще одно…
— Я слушаю.
— Было бы замечательно, если бы мы могли как-нибудь поужинать вместе в моем скромном жилище… Закуска, одно-два горячих блюда, так, что бог пошлет, — улыбнулся он.
— Я наслышан о ваших приемах, — улыбнулся в ответ Юханссон.
— Ничего плохого, надеюсь?
— Только хорошее.
— Ну вот и замечательно. Наши секретари созвонятся и выберут время.
Интересно, что у него на уме, думал Юханссон, возвращаясь в машине на службу. А, не все ли равно! Важно это или не важно — время покажет, не все надо предугадывать, а то станешь дуть на воду, как мой бедняга предшественник.
— Как прошел разговор с этим лопухом Бекстрёмом? — Первым делом Юханссон нашел Викландера.
— Сверх всяких ожиданий, — ответил тот. — А ты знал, что он теперь работает в государственной комиссии по убийствам?
— Это же замечательно! — Юханссон никогда не упускал из виду подобных перемещений. Он знал о назначении Бекстрёма еще до того, как оно состоялось. Этого следовало ожидать: отзывы о Бекстрёме были самые превосходные.
В этих дружных хвалах ничтожеству есть что-то успокаивающее, подумал Юханссон.
— Я попросил остальных собраться после ланча, — предупредил Викландер. Ему по-прежнему были неясны намерения Юханссона, но он решил не ломать себе голову понапрасну.
— Хорошо, — сказал Юханссон, — увидимся после ланча.
Следственная группа заседала всю вторую половину дня. Сначала Хольт толково, как всегда, охарактеризовала ситуацию.
Попытка подтвердить связь между Штейн, Тишлером и Эрикссоном с помощью анализа телефонных переговоров и банковских операций практически ничего не дала: все это уже имелось в старых следственных материалах. Единственное, что удалось добавить, — несколько разговоров между Штейн и Тишлером. Они, по-видимому, поддерживали постоянный контакт. У Штейн к тому же довольно долго был счет в брокерской фирме Тишлера, но она закрыла его несколько лет назад, когда Тишлер окончательно вышел из семейного предприятия.
— Так что я предлагаю разработку этой части закрыть, — сказала Хольт.
— Согласен, — сказал Юханссон.
К тому же это обходится чертовски дорого, подумал он. «Телиа» и другие операторы, когда от них нужна информация, заламывают такие грабительские цены — куда там сорока разбойникам!
Потом они перешли к отпечаткам пальцев Штейн и старому анализу злосчастного полотенца. Рассказ Штейн в какой-то степени объяснил появление ее отпечатков в квартире Эрикссона. Как бы то ни было, пренебречь им было нельзя, хотя и у Хольт, и у Викландера осталось впечатление, что она лгала. То же самое относилось к желудочному содержимому и следам губной помады на полотенце: и то и другое указывало на Штейн, но не исключало и других объяснений, достаточно вероятных, что делало эти доказательства юридически непригодными.
133 
