очень нудно 
94 
Гренс показал пальцем на дверь.
– Я пошел к себе. Работать по этим двум делам. Или ты хочешь мне еще что-нибудь приятное сказать?
Ларс Огестам покачал головой и, вздохнув, попрощался.
Он знал, что комиссар криминальной полиции Гренс редко ошибается. Так оно и было, сколько ни жалуйся, что с ним невозможно иметь дело.
Он доверял Гренсу.
И он решил доверять ему и дальше.
Наступил вечер. Постепенно он выгонял из города тех, что тратил жизнь, мотаясь между домом в пригороде и работой в столице. Центральный вокзал вот-вот заснет, набираясь сил, чтобы утром снова принять пассажиров.
Свен Сундквист сидел на скамье и, сам не зная зачем, разглядывал электронное табло прибытия и отбытия поездов. Он еще тридцать минут назад – сразу как приехал сюда прямо из управления – зашел в камеру хранения и отыскал двадцать первую ячейку. Она была в нижнем ряду, в середине. Он отлично знал, что камера хранения, придуманная для удобства пассажиров, нередко использовалась бомжами, ворами и прочим подозрительным людом, хранившим тут наркотики, оружие и краденое.
Он с минуту постоял перед запертой дверцей, потрогал ее и подумал, а не уйти ли ему отсюда и постараться забыть то, что он нашел в отчете по делу Граяускас.
Ведь больше никто этот отчет не увидит.
А он сможет поехать домой, к Аните и Йонасу.
И не надо будет мучиться сомнениями.
Домой! Пока не влип в настоящее дерьмо.
Но он все стоял. Его снова охватил гнев. От злости даже живот снова разболелся не на шутку. Он вспомнил о разговоре с экспертом-криминалистом Крантцем. Тот был на сто процентов уверен в своей правоте.
Кассета была не новая. Со сломанными предохранительными язычками.
И вот теперь она исчезла.
«Эверт. Ты рискуешь тридцатью тремя годами безупречной службы, – подумал Свен. – Во имя чего? Вот почему я стою здесь. Перед камерой хранения на Центральном вокзале. Я понятия не имею о том, что именно мне откроется, что Лидия Граяускас хотела поведать нам перед смертью. Не знаю. Но понимаю, что мне от этого не уйти».
Потребовалось четверть часа, чтобы убедить женщину из службы информации в том, что он действительно полицейский из убойного отдела и ему необходима ее помощь, чтобы вскрыть одну из ячеек камеры хранения.
Она несколько раз качала головой, пока он, устав спорить, не повысил голос и не пригрозил ей привлечением к ответственности за отказ от содействия следователю полиции, находящемуся при исполнении. Только тогда она, хоть и неохотно, связалась со службой охраны, где хранились все дубликаты ключей.
Свен Сундквист сразу же заметил человека в зеленой форме, направлявшегося к нему со стороны главного входа. Он встал со своей скамейки, подошел к охраннику, представился и показал документы. Вместе они дошли до ячейки 21.
Она выглядела точно так же, как и все остальные.
Тяжелая связка ключей.
Охранник повернул ключ, легко открыл ячейку и подвинулся. Свен стоял перед двумя полками, разделявшими ее металлическое нутро. Внутри было темно, так что ему пришлось подойти поближе, чтобы хоть что-то рассмотреть.
Вещей там оказалось немного.
Целлофановый пакет с двумя платьями. Фотоальбом с черно-белыми семейными снимками, сделанными в фотоателье: все одеты во все самое нарядное и с напряженными улыбками на лицах. Пачка из-под сигарет со шведскими деньгами, сотенными и пятисотенными купюрами. Он быстро пересчитал – всего четырнадцать тысяч.
Имущество Лидии Граяускас.
Придерживая железную дверцу, он подумал, что в ячейке 21 лежала человеческая жизнь. Вернее, все, что от этой жизни осталось. Единственное будущее, на которое она надеялась. Но ведь было у нее что-то, пока она не попала в ту квартиру, – любовь, надежда, стремление куда-то.
Свен Сундквист открыл свой портфель и сложил туда платья, сигаретную пачку и альбом.
Затем он снова сунул руку в ячейку и на верхней полке нащупал видеокассету. Не новую, без предохранительных язычков и с надписью кириллицей на обратной стороне.
Она побежала за ним – по крыльцу, по саду и дальше – по тротуару. Наконец он остановился: босой, с мокрым от слез лицом. Она любила его. Она обняла его, подняла на руки и понесла в дом. Она снова и снова шептала его имя – Йонатан, ее племянник, но так как своих детей у нее не было, о большем она и не мечтала.
Лиса Орстрём взъерошила ему волосы: ей пора идти, уже поздно и темно. Так темно, а ведь всего две недели до летнего солнцестояния. Только что был день – и вот уже наступила ночь. Она поцеловала его в щеку. Сана уже спала у себя в комнате, она взглянула на Ульву, свою сестру, закрыла за собой дверь и ушла. Теперь они далеко, папы нет, Хильдинга нет. Она знала, что это время придет, и вот оно настало. Одиночества в ее жизни стало еще больше.
94 
