213 
Вдобавок ко всему под проливным дождем, промочившим их до костей, они уже не думали и о возвращении в Майду. Душные облака, проплывавшие и окутывавшие их, вызывали пот, который на пронизывающем ветру казался ледяным. Горные потоки, которые они переходили, были настолько сильны, что приходилось порой вставать на колени, чтобы удержаться. Уже под утро они услышали крики и заметили огни — это были люди из лагеря у Майды, которые, беспокоясь о них, отправились на поиски.
Они собрались у единственного в деревне постоялого двора, маленького домика, дрожавшего под напором воющего ветра; через широкую трещину в стене проникали ослепительные вспышки молнии. В очаге был разведен большой костер, над которым жарилось тельце маленького цыпленка, нанизанное на ветку орешника. Хозяин постоялого двора велел вынести два полотенца, в которые завернулись Рене и Томео, в то время как на единственной белой материи, которую удалось разыскать, появились две щербатые тарелки.
Отогревшись, Рене с жадностью набросился на тощую куриную ножку, а в это время часовой, стоявший у дверей постоялого двора, подошел и доложил, что какая-то женщина просит ее принять: она утверждала, что явилась с новостями о Бизарро.
— Пусть войдет, — сказал Рене.
Женщина вошла. С ее длинных черных волос и порванной одежды стекала вода. В руках она держала сверток, перевязанный с четырех сторон. Под ее искаженным взглядом Рене застыл.
— Вы принесли мне вести о Бизарро? — спросил молодой человек.
— Я принесла вам кое-что получше, чем вести, — ответила она зловещим голосом.
Она положила на землю сверток, развязала его, протянула руку и достала из него что-то, что невозможно было разглядеть в темноте. Она подошла к Рене, который сидел рядом с очагом. В руке она держала за длинные волосы окровавленную голову, которую положила на стол рядом с тарелкой. Рене не сумел скрыть отвращение: он быстро встал из-за стола.
— Эта голова стоит тысячу дукатов; прикажите-ка заплатить их мне.
Рене сделал два шага к камину, рядом с которым сушился висевший на спинке стула его мундир, и достал из-за пояса золотые монеты, которые и положил рядом с головой. Женщина пересчитала монеты и спрятала их в карман своего передника.
Закончив с этим, она направилась к двери тем же шагом, которым вошла. Рене остановил ее:
— Вы измучены и промокли. И, конечно, голодны?
— Я очень голодна, — ответила она.
— Садитесь к огню, — предложил Рене.
Он приказал хозяину постоялого двора принести ей остатки цыпленка, а сам сел рядом. Она жадно набросилась на цыпленка. Когда остались одни кости, Рене спросил ее:
— Почему вы убили его?
И тогда тем же ровным невыразительным тоном, без рыданий и всхлипываний, неподвижно уставившись в огонь, она рассказала о смерти разбойника.
Преследуемый и окруженный со всех сторон, Бизарро надеялся укрыться в пещере, о которой не знал никто кроме него. Он попрощался с двумя последними сообщниками и оставил с собой лишь жену и ребенка.
Пещера действительно была надежно спрятана от посторонних взоров и с настолько узким входом, что в него можно было лишь проползти на животе. Она вся поросла плющом, мхом и кустарником ежевики, надежно прикрывавшими вход в пещеру.
Но от их бродячей беспокойной жизни очень страдал их ребенок: он был болен, часто просыпался и плакал, стонал и всхлипывал даже во сне.
«Женщина, женщина, заткни своего ребенка, — говорил разбойник, — можно подумать, его нам даровал не Всевышний, а дьявол, чтобы сдать меня моим врагам».
Женщина давала младенцу грудь; но высохшая грудь не могла утолить голод несчастного создания, и ребенок продолжал жалобно ныть.
В один из вечеров женщина никак не могла добиться, чтобы ребенок замолчал, а ворчание собак было признаком их беспокойства: в окрестностях пещеры рыскали непрошеные гости.
Бизарро встал и, не говоря ни слова, схватил малыша за ногу, вырвал его из рук матери и с размаха бросил его на стену пещеры, размозжив ему голову.
— Моим первым движением было вцепиться ему в глотку, этому тигру, и задушить его! Я поклялась Мадонной, что отомщу ему, — сказала женщина.
Мертвенно-бледная, она встала и, ничего не говоря, взяла тело ребенка, завернула в свой передник. Она положила его к себе на колени и машинальным движением, вздрагивая телом, с лихорадочными глазами, принялась его укачивать, словно тот был еще жив.
213 
