очень нудно 
168 
Каким образом, однако, при таких условиях «свежий» повод к аффектам может сводиться к детским переживаниям, чтобы уступить им свое место для объяснения аффекта, я здесь рассматривать не стану. Это относится к психологии бессознательного мышления и к психологическому объяснению неврозов. В целях толкования сновидений достаточно предположить, что перед нами всплывает или фантастически образуется воспоминание детства следующего содержания: двое детей спорят из-за какой-нибудь вещи, из-за какой для нас сейчас безразлично, хотя воспоминание или иллюзия такового имеет в виду вещь вполне определенную; каждый утверждает, что он пришел первым, что вещь принадлежит ему; дело доходит до драки, сила торжествует над правом; по данным сновидения я сознавал, вероятно, что был неправ (я сам замечаю свою ошибку), но на сей раз победа остается на моей стороне, поле сражения за мной, побежденный спешит к деду, жалуется на меня, и я защищаюсь словами, сообщенными мне впоследствии отцом: я бил его потому, что он меня бил. Таким образом, это воспоминание, или, вернее, фантазия возникающая у меня во время анализа сновидения является элементом мыслей, скрывающихся за ним, элементом, который собирает аффекты, имеющиеся в наличии в этих мыслях, все равно как бассейн – стекающие со всех сторон воды. Отсюда же мысли направляются следующими путями: тебе пришлось уступить мне – и поделом; почему ты не хотел уступить мне добровольно? Мне тебя не нужно, я найду другого товарища, с которым я буду играть и так далее Затем открываются и пути, по которым эти мысли поступают в сновидение. В таком «ote – toi que je my mette»[112] я, по всей вероятности, упрекал в свое время своего друга Иосифа. Читателю может броситься в глаза, что имя Иосиф играет столь видную роль в моих сновидениях (ср. сновидение о дяде). а лицами, носящими это имя, я особенно легко могу скрывать свое «я», так как библейский Иосиф был, как известно, толкователем сновидений. Он поступил после меня в лабораторию Брюкке, но подвигаться вперед по службе там было очень трудно. Ассистенты сидели на местах крепко, и молодежь пришла в нетерпение, мой друг не постеснялся и вслух выразил свое нетерпение. Так как ассистент, на место которого он рассчитывал, был человек больной, то желание, чтобы он уступил свое место, было довольно двусмысленно. Вполне понятно, что и я несколько лет до того испытывал такое же желание; всюду, где имеется иерархия, открыт путь для желаний, нуждающихся в подавлении. У Шекспира принц у постели больного отца не может побороть искушения попробовать, к лицу ли ему корона. Но сновидение карает это безнравственное желание, конечно, не меня, а его.
«Он был властолюбив, и я уничтожил его». Он не мог подождать, пока другой освободит ему место, и за это сам был устранен. Эти мысли появились у меня непосредственно после присутствия на открытии памятника в университете. Часть испытанного мною в сновидении удовлетворения означает, следовательно: справедливое возмездие, ты его заслужил.
При погребении этого друга один молодой человек позволил себе некорректное замечание: оратор говорил так, как будто свет не сможет существовать без этого одного человека. В нем говорило, в сущности, неудовольствие искреннего человека, в котором искренняя скорбь была нарушена излишним преувеличением. Но с этим замечанием связываются следующие мысли: нет незаменимой утраты; скольких похоронил я уже, а сам я все еще жив, я пережил их всех, место осталось за мной. Подобная мысль как раз в тот момент, когда я боюсь не застать своего друга в живых, допускает и дальнейшее развитие: я радуюсь, что переживу еще одного человека, что умер не я, а он, что победа осталась за мной, как в вышеупомянутом эпизоде детства. Это проистекающее из детских источников удовлетворение покрывает почти весь аффект, воспринятый сновидением. Я радуюсь, что я пережил другого, я выражаю это с наивным эгоизмом одного из супругов в анекдоте: «Когда один из нас умрет, я перееду в Париж». Для меня нет никакого сомнения в том, что этим «одним» буду не я.
Нельзя не признать того, что толкование и сообщение собственных сновидений представляет собою большое самопожертвование. Приходится обрисовывать себя каким-то злым духом посреди всех тех благородных, с которыми разделяешь жизнь. Я нахожу поэтому вполне естественным, что противники существуют лишь до тех пор, пока их терпишь, и что их можно устранить желанием. Таким образом, за это и наказан мой друг Иосиф. Противники являются, однако, последовательными воплощениями друга моего детства; я, следовательно, испытываю удовлетворение и по поводу того, что постоянно замещал его кем-нибудь и что теперь снова найду заместителя тому, кого боюсь потерять. Нет незаменимой утраты.
168 
