174 
Гильберт Рашер так и не появился. Ему не пришлось увидеть своего сына взрослым человеком. Когда он в сопровождении своих двух других сыновей ехал в Хедли Холл, чтобы потребовать его себе и сделать королем, в лесу, который они проезжали, на них напали разбойники и потребовали отдать им все деньги. У них с собой было только несколько золотых монет, но они отказались отдать их, за что были убиты. В Хедли Холле его вообще-то никто и не ждал, только несколько человек знали, что он должен был прибыть и совершить какую-то месть леди Алиде. Но, когда он не приехал, никто не расстроился.
Прошло три года со дня смерти детей, и вот однажды Пенелла потребовала, чтобы Джон Хедли сделал что-нибудь, чтобы увековечить их память. В память о них Джон велел выстроить колокольню. Роскошную колокольню, с богато украшенным сводом и мраморными полами. С восточной стороны колокольни был установлен мраморный памятник. Это были статуи Калли и Талиса в натуральную величину, лежащие на украшенных бахромой подушках, высеченных из белого мрамора. Вокруг ноги Калли свернулась маленькая обезьянка. Их головы были повернуты друг к другу, их руки соединены, и они смотрели друг другу в глаза взглядом, который будет длиться вечность. Над их головами белые голубки держали в клювах тоже высеченный из мрамора полог, как будто зритель видел что-то личное, что не предназначено было для всеобщего обозрения.
Внизу была прикреплена латунная доска, на которой было высечено:
Рожденные в один час,
Умершие в один час,
Разлученные в жизни,
Они соединились в смерти
42
Я очнулась вся в слезах. Оглядевшись вокруг, я увидела, что надо мной склонились двое людей, но кто это, я узнала не сразу. Один был молодым человеком, с бледным, ужасно измазанным лицом. Постепенно я поняла, чем было измазано его лицо: это был аляповатый, слишком дешевый и неумело наложенный грим, который весь потек от пота.
– Мы-то уж думали, вы Богу душу отдали, – проговорил он. Судя по тому, как он говорил, он не отличался высоким образованием.
– Ты умирала на самом деле! – еще не придя в себя от ужаса, прошептала красивая девочка, которая стояла с другой стороны от меня.
Я повернула голову в ее сторону, и мои глаза встретились прямо с глазами Эдит – той женщины, которая в шестнадцатом веке была моей старшей сестрой. Я с большим трудом вспомнила, что в настоящее время ее зовут Эллен и что она безумно хочет выйти замуж. «Ничего удивительного», – подумала я, припомнив, сколько испытаний досталось когда-то на ее долю из-за интриг ее лживой матери.
Я уже собралась встать, но голова у меня закружилась, и я упала обратно на твердую кушетку. Когда же была изобретена мягкая мебель? И еще – почему мне кажется, что я как бы помню экипажи без лошадей?
– Катрин, – позвала меня Эдит-Эллен. – Нам пора домой. Сейчас уже поздно, а у тебя сегодня был, э… ну… тяжелый день.
«После того, как совершишь самоубийство, обычно устаешь», – думала я, позволяя ей поднять меня на ноги. Уж не говоря о том, что сам по себе гипнотический транс оказался таким глубоким, что я едва не умерла. Молодой человек уже суетливо открывал перед нами дверь. Вне сомнения, он был счастлив избавиться от нас обеих, пока никто не прибежал и не обвинил его в попытке убийства.
Я сама точно не помню, как Эллен довела меня до кареты и как мы доехали до дома ее брата. Я стояла неподвижно и молча, пока служанка меня раздевала, так как пребывала в состоянии истощения и оглушенности. Когда меня уложили в постель, я тотчас уснула.
Проснувшись утром, я почувствовала, что мне стало намного лучше, только я голодна как зверь. Ко мне медленно возвращалась память. Я постепенно вспомнила все, что было: как я жила в 1994 году, как я жила в начале века, во времена короля Эдуарда, и как я жила с Талисом.
Я позвонила служанке, а потом опять, расслабившись, позволила себе ни о чем не думать. Обычно я так делаю, когда сочиняю новую книгу. Сейчас я так сделала, чтобы все окончательно вспомнить.
Теперь мне стало понятно, почему старая няня Тавистока так меня ненавидит и почему я испытываю какое-то необъяснимое желание заставить ее полюбить меня. Айя – это Алида, которая на самом деле моя мать. В этой жизни наконец-то ей удалось сделать Талиса почти что своим сыном, если можно так выразиться. По крайней мере, она была к этому очень близка. И, вне сомнения, Тависток держал ее при себе потому, что Талис, когда умирал, все еще верил, что Алида желает ему только самого наилучшего.
174 
