Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
72 
– Конечно.
– Как же он вас встретил?
– Восторженно. Он-то помнит друзей, хоть он и король.
– Поручение от короля, – пролепетал Горанфло, – а я-то наглец, невежда, грубиян…
Сердце его теперь сжималось, как шар, из которого выходит воздух, когда его колют булавками.
– Прощайте, – повторил Шико.
Горанфло даже привстал с кресла и своей огромной рукой задержал уходящего, который, надо признаться, довольно охотно подчинился насилию.
– Послушайте, давайте объяснимся, – сказал настоятель.
– Насчет чего же?
– Насчет вашей сегодняшней обидчивости.
– Я сегодня такой же, как всегда.
– Нет.
– Я просто отражение людей, с которыми в данный момент нахожусь.
– Нет.
– Вы смеетесь, и я смеюсь; вы дуетесь, и я корчу гримасы.
– Нет, нет, нет!
– Да, да, да!
– Ну хорошо, признаюсь – я был кое-чем озабочен…
– Вот как!
– Неужели вы не будете снисходительны к человеку, занятому самыми трудными делами? Чем только не занята моя голова! Ведь это аббатство, словно целая область! Подумайте, под моим началом двести душ, я и эконом, и архитектор, и управитель; и ко всему у меня имеются еще и духовные обязанности.
– О, этого и правда слишком много для недостойного служителя божия!
– Ну вот, теперь вы иронизируете, – сказал Горанфло, – господин Брике, неужто же вы утратили христианское милосердие?
– А у меня оно было?
– Сдается мне, что тут и не без зависти с вашей стороны; остерегайтесь – зависть великий грех.
– Зависть с моей стороны? А чему мне, скажите пожалуйста, завидовать?
– Гм, вы думаете: «Настоятель дон Модест Горанфло все время идет вперед, движется по восходящей линии…»
– В то время как я движусь по нисходящей, не так ли? – насмешливо спросил Шико.
– Это из-за вашего ложного положения, господин Брике.
– Господин настоятель, а вы помните евангельское изречение?
– Это какое же?
– Низведу гордых и вознесу смиренных.
– Подумаешь! – сказал Горанфло.
– Вот тебе и на! Он берет под сомнение слово божие, еретик! – вскричал Шико, воздевая руки к небу.
– Еретик! – повторил Горанфло. – Это гугеноты – еретики.
– Ну, значит, схизматик![34]
– Что вы хотите сказать, господин Брике? Право же, я не знаю что и думать!
– Ничего не хочу сказать. Я уезжаю и пришел с вами попрощаться. А посему – прощайте, сеньор дон Модест.
– Вы не покинете меня таким образом!
– Покину, черт побери!
– Вы?
– Да, я.
– Мой друг?
– В величии друзей забывают.
– Вы, Шико?
– Я теперь не Шико, вы же сами меня этим только что попрекнули.
– Я? Когда же?
– Когда упомянули о моем ложном положении.
– Попрекнул! Как вы сегодня выражаетесь!
И настоятель опустил свою огромную голову, так что все три его подбородка, приплюснутые к бычьей шее, слились воедино.
Шико наблюдал за ним краешком глаза: Горанфло даже слегка побледнел.
– Прощайте и не взыщите за высказанную вам в лицо правду…
Он направился к выходу.
– Говорите мне все, что вам заблагорассудится, господин Шико, но не смотрите на меня таким вот взглядом!
– Ах, ах, сейчас уже поздновато.
– Никогда не поздно! И, уж во всяком случае, нельзя уходить, не покушав, черт возьми! Это нездорово, вы мне сами так говорили раз двадцать! Давайте позавтракаем.
Шико решил с одного раза отвоевать все позиции.
– Нет, не хочу! – сказал он. – Здесь очень уж плохо кормят.
Все прочие нападки Горанфло сносил мужественно. Это его доконало.
– У меня плохо кормят? – пробормотал он в полной растерянности.
– На мой вкус, во всяком случае, – сказал Шико.
– Последний раз, когда вы завтракали, еда была плохая?
– У меня и сейчас противный вкус во рту. Фу!
– Вы сказали «фу»? – вскричал Горанфло, воздевая руки к небу.
– Да, – решительно сказал Брике, – я сказал «фу!»
– Но почему? Скажите же.
– Свиные котлеты гнуснейшим образом подгорели.
– О!
– Фаршированные свиные ушки не хрустели на зубах.
– О!
– Каплун с рисом совершенно не имел аромата.
– Боже праведный!
– Раковый суп был чересчур жирный!
– Милостивое небо!
– На поверхности плавал жир, он до сих пор стоит у меня в желудке.
72 
