197 
Большая раскрытая книга лежала на его ночном пюпитре; свеча в серебряном подсвечнике еще горела. Это доказывало, как мирно провел ночь прелат, с какими добрыми намерениями готовился проснуться.
Мушкетер поступил с епископом совершенно так же, как епископ поступил с Портосом. Он коснулся его плеча. Ясно было, что Арамис притворялся, потому что он, всегда отличавшийся таким чутким сном, не пробудился сразу, а заставил д’Артаньяна повторить свое прикосновение.
— А, это вы? — сказал он, потягиваясь. — Какая приятная неожиданность! Подумайте, во сне я совсем забыл, что вы у меня. Который час?
— Не знаю, — смутился д’Артаньян. — Кажется, рано, но у меня осталась военная привычка просыпаться с рассветом.
— Разве вы хотите ехать сейчас же? — спросил Арамис. — Помните, мы сговорились выехать в восемь часов. Давайте так и сделаем.
— Может быть; но мне так хотелось увидеться с вами, что я подумал: чем скорее, тем лучше.
— А мой семичасовой сон? — остановил его Арамис. — Смотрите, я рассчитывал на него, и мне придется возместить упущенное.
— Но мне кажется, прежде вы так не любили поспать. У вас была кипучая кровь, вы никогда не валялись в постели.
— Именно поэтому теперь я люблю полежать.
— О, сознайтесь, вы назначили восемь часов не ради сна.
— Боюсь, что вы станете смеяться надо мной, если я скажу правду.
— Говорите.
— От шести до восьми я привык молиться.
— Я не думал, что епископы подчиняются такому строгому уставу.
— Епископ, дорогой друг, должен соблюдать внешние приличия больше, чем какой-нибудь церковный служка.
— Черт возьми! Вот слова, которые меня примиряют с вашим преподобием: внешние приличия! Это слова мушкетера! Да здравствуют внешние приличия!
— Не хвалите меня за них, а лучше простите, д’Артаньян. У меня вырвались очень мирские, очень светские слова.
— Значит, я должен уйти?
— Мне необходимо сосредоточиться, дорогой друг.
— Хорошо, я ухожу. Но, пожалуйста, ради язычника по имени д’Артаньян сократите ваши размышления и молитвы. Я жажду поговорить с вами.
— Хорошо, мой друг, обещаю вам, что через полтора часа…
— Полтора часа молитв и размышлений! Дорогой мой! А нельзя ли сократить?
Арамис рассмеялся.
— Вы по-прежнему очаровательны, молоды, веселы! — улыбался он. — Вы приехали в мою епархию, чтобы поссорить меня с благодатью.
— Вот как!
— О, я никогда не мог противиться вашим чарам, д’Артаньян! Вы будете стоить мне спасения души.
Д’Артаньян закусил губу.
— Хорошо, — усмехнулся он, — беру грех на себя. Быстро перекрестясь, прочтите одно «Отче наш», и едем!
— Тсс, — перебил его Арамис, — мы больше не одни. Я слышу, что сюда идут.
— Отошлите их.
— Нельзя. Вчера я назначил им прием. Это директор иезуитской коллегии и настоятель доминиканского монастыря.
— Ваш штаб? Отлично.
— А вы чем пока займетесь?
— Разбужу Портоса и в его обществе стану дожидаться конца ваших совещаний.
Арамис не шевельнулся, не двинул бровью. Ни одного слова, ни одного жеста.
— Идите, — сказал он.
Д’Артаньян повернулся к дверям.
— Кстати, вы знаете, где помещается Портос?
— Нет, но я спрошу.
— Идите по коридору и откройте вторую дверь налево.
— Благодарю. До свидания.
И д’Артаньян ушел в направлении, указанном епископом.
Через десять минут он вернулся.
Арамис сидел между настоятелем-доминиканцем и главой иезуитской коллегии совершенно в таком же положении, в каком мушкетер застал его однажды в гостинице Кревкера.
Их присутствие не смутило мушкетера.
— В чем дело? — неторопливо спросил Арамис. — Вы, кажется, хотите что-то сообщить мне, дорогой друг?
— Дело в том, — ответил д’Артаньян, пристально глядя в лицо Арамису, — что Портоса нет в комнате.
— Где же он может быть?
— Я спрашиваю вас об этом.
— А вы не узнавали у слуг?
— Спрашивал.
— Что же вам ответили?
— Что Портос часто уходит из дому, не предупредив никого, и что, вероятно, он ушел или уехал.
— Что же вы сделали?
— Я побывал в конюшне, — спокойно произнес мушкетер.
— Зачем?
— Чтобы посмотреть, уехал ли Портос верхом.
— И что же? — спросил епископ.
— В стойле номер пять нет лошади по имени Голиаф.
197 
