очень нудно 
208 
Веселый солнечный луч (ибо солнце, по-видимому, мало беспокоилось о потере, понесенной Францией) падал на двух собеседников.
Он был юноша лет двадцати пяти, маленький, смуглый, с хитрым живым лицом и огромными глазами, затененными длинными ресницами; его большой рот часто улыбался, показывая прекрасные зубы, а острый подбородок обладал редкой подвижностью. Во время разговора он нежно наклонялся к молодой девушке, которая, надо сказать, не отстранялась от него с той поспешностью, которой требовали строгие правила приличия.
Девушку мы знаем, так как уже видели ее однажды у этого самого окна под лучами такого же яркого солнца. Лукавство сочеталось в ней с рассудительностью. Она была очаровательна, когда смеялась, и красива, когда становилась серьезной. По правде говоря, она чаще бывала очаровательна, чем красива.
Собеседники были увлечены каким-то полушутливым, полусерьезным спором.
— Скажите, господин Маликорн, — спросила девушка, — угодно ли вам наконец поговорить разумно?
— А вы думаете, это легко, Ора? — возразил Маликорн. — Делать то, чего от тебя хотят, когда нельзя делать то, что можешь?
— Ну, вы, кажется, запутались в словах. Бросьте, мой дорогой, прокурорскую логику.
— Опять-таки немыслимо: ведь я чиновник… И вы меня упрекаете за то, что я стою ниже вас… Итак, я ничего вам не скажу.
— Полно, я и не думаю упрекать вас. Скажите, что вы собирались сказать. Говорите, я этого хочу.
— Хорошо, повинуюсь. Герцог умер.
— Ах, боже мой, вот новость! Откуда вы явились, чтобы сообщить это?
— Я приехал из Орлеана.
— И это ваша единственная новость?
— О нет… Я могу еще сообщить, что принцесса Генриетта Английская едет во Францию, чтобы выйти замуж за брата его величества.
— Вы положительно невыносимы, Маликорн, с вашими допотопными новостями. Если вы не бросите своей привычки вечно насмехаться, я вас прогоню.
— Ого!
— Право, вы выводите меня из терпения.
— Ну, ну, потерпите.
— Вы хотите набить себе цену? Я знаю, для чего…
— Скажите, я отвечу откровенно, если вы угадаете.
— Вы знаете, что мне хочется получить место фрейлины, о котором я имела глупость просить вас похлопотать, а вы скупитесь использовать свое влияние.
— Я? — Маликорн опустил глаза, сложил руки и принял лукавый вид. — Какое же влияние может иметь бедный чиновник?
— У вашего отца недаром двадцать тысяч ливров годового дохода, господин Маликорн.
— Провинциальное состояние, сударыня.
— Ваш отец недаром посвящен в тайны принца Конде.
— Это преимущество ограничивается тем, что отец ссужает принца деньгами.
— Словом, вы недаром самый большой хитрец во всей провинции.
— Вы мне льстите.
— Чем?
— Я утверждаю, что у меня нет никакого влияния, а вы говорите обратное.
— Ну, так что же мое место, дадут мне его или нет?
— Дадут.
— Но когда?
— Когда вы пожелаете.
— Где же патент?
— У меня в кармане.
Маликорн улыбнулся и вынул из кармана бумагу. Монтале схватила ее, точно добычу, и жадно пробежала глазами. Ее лицо постепенно прояснилось.
— Маликорн, — воскликнула она, кончив чтение, — право, вы добрый человек!
— Почему?
— Потому что вы могли заставить меня заплатить за место фрейлины — и не сделали этого.
Но Маликорн храбро выдержал ее нападение.
— Я вас не понимаю, — сказал он.
На этот раз смутилась Монтале.
— Я открыл вам свои чувства, — продолжал Маликорн. — Вы трижды сказали со смехом, что не любите меня; а один раз без смеха поцеловали меня. Это все, что мне нужно.
— Все? — проговорила кокетка тоном оскорбленной гордости.
— Да, все, — ответил Маликорн.
— А!
В этом восклицании звучал гнев вместо благодарности, какой он мог ждать. Он спокойно покачал головой.
— Послушайте, Монтале, — начал молодой человек, не заботясь о том, понравится ли его даме такое фамильярное обращение, — не будем спорить на эту тему.
— Почему?
— Потому что за время нашего знакомства, которое длится уже год, вы уже двадцать раз выгнали бы меня, если бы я вам не нравился.
— Скажите пожалуйста! А по какому поводу я выгнала бы вас?
— Я бывал достаточно дерзок.
— Что правда, то правда!
— Не будем ссориться. Итак, раз вы меня не выгнали, то не без причины.
208 
