XXVIII. Контрабанда

Через два дня после событий, о которых мы только что рассказали, в то время, как в лагере ждали генерала Монка, а он все не возвращался, небольшая голландская фелука с экипажем в десять человек бросила якорь у шевенингенского берега, на расстоянии пушечного выстрела от земли. Было за полночь, и царила тьма: удобный час для высадки пассажиров и выгрузки товаров. Шевенингенская бухта образует широкий полукруг; она не очень глубока и в особенности малонадежна, так что там можно увидеть у причала лишь большие фламандские гукаты или голландские рыбачьи лодки, вытащенные по песку на берег за трос, как поступали древние, если верить Вергилию. Во время прилива, когда высокие волны стремительно несутся к земле, неосторожно ставить корабль слишком близко к берегу, ибо, когда крепчает ветер, нос погружается в песок, а песок на этом берегу весьма рыхлый, он легко засасывает, но не легко отпускает. Очевидно, по этой причине шлюпка сразу же отделилась от корабля, как только тот бросил якорь. В шлюпке были восемь матросов и какой-то продолговатый предмет, большой ящик или тюк.

Берег был пустынен: прибрежные рыбаки уже легли спать. Единственный караульный на берегу (побережье это не охранялось, потому что большие корабли не могли здесь пристать) не мог в точности последовать примеру рыбаков; он спал сидя в своей будке так же крепко, как они у себя дома. На берегу раздавался только свист ветра, колыхавшего прибрежный вереск. Но люди в шлюпке были чрезвычайно осторожны: безмолвие и пустынность этого места не успокаивали их. Шлюпка, казавшаяся черной точкой в океане, скользила бесшумно; они почти не ударяли веслами, чтобы не привлечь внимания, и подошли к берегу насколько могли ближе.

Из шлюпки выскочил человек и отдал какое-то приказание отрывистым голосом, показывавшим привычку повелевать. Несколько мушкетов блеснуло в слабом отсвете воды, и продолговатый тюк, надо думать — с контрабандой, был перенесен на землю с бесконечными предосторожностями. Человек, отдававший приказания, сейчас же побежал к Шевенингену, направляясь к ближайшей опушке леса. Он быстро разыскал дом, стоявший за деревьями и служивший временным скромным жилищем так называемого короля Карла Английского.

Тут, как и везде, все спали; только огромная собака из породы тех, на которых шевенингенские рыбаки возят в тележках рыбу в Гаагу, принялась громко лаять, как только под окнами раздались шаги. Но вместо того чтобы испугать незнакомца, такая бдительность обрадовала его. Его зова, может быть, оказалось бы недостаточно, чтобы разбудить обитателей дома, а теперь ему даже незачем было подавать голос. Незнакомец сначала ждал, что лай собаки разбудит кого-нибудь в доме, но потом крикнул сам. Услышав незнакомый голос, собака залилась еще громче, и наконец в доме кто-то стал успокаивать ее. Когда она затихла, чей-то слабый, надтреснутый голос вежливо спросил:

— Что вам угодно?

— Мне надо видеть его величество короля Карла Второго, — отвечал незнакомец.

— Кто вы такой?

— Ах, черт возьми! Вы задаете мне слишком много вопросов. Я не люблю разговаривать через дверь.

— Скажите только свое имя.

— Я не очень люблю склонять и спрягать свое имя во всеуслышание; к тому же, будьте покойны, я не съем вашу собаку, и я молю бога, чтобы она была столь же деликатна по отношению ко мне.

— Вы, верно, привезли какие-нибудь известия? — спросил тот же старческий голос.

— Да, я привез известия, и еще какие! Каких вы не ожидаете! Отоприте же!

— Сударь, — продолжал старик, — прошу вас, скажите мне по совести: стоит ли будить короля ради ваших известий?

  82