252 
Как только дверь затворилась, Арамис поспешно сказал королю:
– Ваше величество, вы спасены! Лондонский палач исчез; помощник его сломал себе вчера ногу под окнами вашей комнаты. Это он испустил крик, который вы вчера слышали. Конечно, палача теперь уже хватились, но другого палача можно найти только в Бристоле, а чтобы привезти его оттуда, нужно время. Итак, в нашем распоряжении есть целый день.
– А что делает граф де Ла Фер? – спросил король.
– Он в двух шагах от вас, государь. Возьмите кочергу у камина и ударьте трижды об пол; вы услышите его ответ.
Король взял дрожащей рукой кочергу и ударил три раза. В ответ на этот сигнал снизу тотчас же послышались глухие осторожные удары.
– Значит, – сказал король, – человек, который мне отвечает оттуда…
– Граф де Ла Фер, ваше величество, – докончил Арамис. – Он приготовляет путь, по которому вы, ваше величество, сможете бежать. Парри, со своей стороны, поднимет эту мраморную плиту, и проход будет совершенно свободен…
– Но у меня нет никаких инструментов, – сказал Парри.
– Возьмите этот кинжал, – отвечал Арамис, – но только постарайтесь не притупить его совсем, так как он может понадобиться вам для другого дела.
– О Джаксон! – обратился Карл к епископу, беря его за обе руки. – Запомните просьбу того, кто был вашим королем…
– И теперь остается им, и всегда им будет, – отвечал Джаксон, целуя руку Карла.
– Молитесь всю вашу жизнь о том дворянине, которого вы здесь видите, и о том, которого вы сейчас слышите там внизу, и еще о двух, которые, где бы они ни были, я уверен, трудятся сейчас для моего спасения.
– Ваше величество, – отвечал Джаксон, – я ваш слуга. Каждый день, пока я буду жив, я буду возносить молитвы о ваших верных друзьях.
Внизу тем временем продолжалась работа, и звуки ее доносились все явственнее. Но вдруг в галерее раздался неожиданный шум. Арамис схватил кочергу и дал Атосу сигнал прекратить работу.
Шум приближался. Слышался ровный военный шаг нескольких человек. Четверо мужчин, находившихся в комнате короля, замерли, устремив глаза на дверь, которая медленно и как бы торжественно отворилась.
Часовые выстроились рядами в соседней комнате. Комиссар парламента, весь в черном, исполненный зловещей важности, вошел в комнату, поклонился королю и, развернув пергамент, прочел ему приговор, как это всегда делается с осужденными на смертную казнь.
– Что это значит? – спросил Арамис Джаксона. Джаксон сделал знак, что ничего не понимает.
– Значит, это совершится сегодня? – спросил король с волнением, которое поняли только Джаксон и Арамис.
– Разве вас не предупредили, что это совершится сегодня утром? – спросил человек в черном.
– Итак, – спросил король, – я должен погибнуть, как обыкновенный разбойник, под топором лондонского палача?
– Лондонский палач исчез, – отвечал комиссар, – но вместо него другой человек предложил свои услуги. Исполнение приговора будет отсрочено лишь для приведения в порядок ваших личных дел и исполнения ваших христианских обязанностей.
Холодный пот, выступивший на лбу короля, был единственным признаком волнения, которое охватило его при этом известии.
Зато Арамис побледнел смертельно. Сердце его перестало биться; он закрыл глаза и схватился за стол. Видя его глубокую скорбь, Карл, казалось, забыл о своей собственной.
Он подошел к нему, взял за руку и обнял.
– Полно, друг мой, – сказал он с кроткой и грустной улыбкой, – мужайтесь. – Затем, обратившись к комиссару, сказал: – Я готов. Но я хотел бы попросить о двух вещах, которые, надеюсь, не задержат вас долго; во-первых, я хотел бы причаститься, а затем обнять моих детей и проститься с ними в последний раз. Будет ли мне это разрешено?
– Без сомнения, – отвечал комиссар парламента. И он удалился.
Арамис, придя в себя, сжал кулаки так, что ногти впились в ладони, и громко застонал.
– Садитесь, Джаксон, – сказал король, опускаясь на колени, – вам остается выслушать меня, а мне исповедаться. Не уходите, – обратился он к Арамису, который хотел выйти, – и вы оставайтесь, Парри. Даже сейчас, на исповеди, мне нечего сказать такого, чего бы я не повторил перед всеми.
Джаксон сел, и король, преклонив колени, как самый смиренный из людей, начал свою исповедь.
Глава XXIV
«Remember!»
После исповеди Карл причастился и затем пожелал видеть своих детей. Пробило десять часов. Промедление, как и обещал король, было незначительное.
252 
