263 
Взгляд Мордаунта быстро скользнул по длинной шпаге, висевшей у него сбоку; он неторопливо положил левую руку на эфес и передвинул шпагу, чтобы можно было легко достать ее правой рукой; после этого он сел, следуя приглашению д’Артаньяна.
Тот ожидал от него каких-нибудь вызывающих слов, чтобы завязать один из тех беспощадно-насмешливых разговоров, которые он умел так мастерски поддерживать. Арамис говорил про себя: «Мы услышим сейчас что-нибудь банальное». Портос кусал усы и ворчал: «Сколько церемоний, черт побери, чтобы раздавить эту ехидну!» Атос совсем исчез в углу комнаты, неподвижный и бледный, как мраморное изваяние; и, несмотря на свою неподвижность, он чувствовал, что лоб его покрывается потом.
Мордаунт не говорил ничего; уверившись, что шпага находится в его распоряжении, он закинул ногу на ногу и ждал.
Молчание это не могло продолжаться долго; д’Артаньян понимал, что оно становится смешным, и так как он пригласил Мордаунта сесть, чтобы побеседовать, то решил, что ему первому следует заговорить.
– Мне кажется, сударь, – начал он с убийственной вежливостью, – что вы умеете менять платье почти с такой же быстротой, как те итальянские комедианты, которых кардинал Мазарини выписал из Бергамо и которых он, без сомнения, показывал вам во время вашего путешествия во Францию.
Мордаунт не отвечал ни слова.
– Только что, – продолжал д’Артаньян, – вы были переодеты, вернее – одеты в платье убийцы, а теперь…
– А теперь, напротив, я одет как человек, которого собираются убить, не правда ли? – отвечал Мордаунт своим спокойным и отрывистым голосом.
– О сударь, – возразил д’Артаньян, – как можете вы говорить это, когда вы находитесь в обществе дворян и когда под рукой у вас такая хорошая шпага?
– Никакая шпага, сударь, не может устоять против четырех шпаг и стольких же кинжалов, не считая шпаг и кинжалов ваших сообщников, ожидающих у входа.
– Извините, сударь, – продолжал д’Артаньян, – те, которые ждут нас у входа, вовсе не наши сообщники, а просто слуги. Я хочу восстановить истину даже в мельчайших подробностях.
Мордаунт отвечал лишь иронической улыбкой, искривившей его губы.
– Но не в этом дело, – продолжал д’Артаньян. – Я возвращаюсь к своему вопросу. Я имел честь, сударь, задать вам вопрос: почему вы изменили вашу внешность? Маска, кажется, очень шла вам; борода с проседью была чудесна, а что касается топора, которым вы нанесли такой замечательный удар, то я полагаю, что он был бы для вас сейчас тоже кстати. Почему вы выпустили его из рук?
– Потому что знал о сцене, разыгравшейся в Армантьере, и предвидел, что, очутившись в обществе четырех палачей, я встречу четыре топора, направленных против себя.
– Сударь, – отвечал д’Артаньян, все еще владея собой, хотя чуть заметное движение бровей показывало, что он начинает горячиться, – хотя вы глубоко испорчены и порочны, вы еще молоды, и это заставляет меня оставить без внимания ваши легкомысленные речи. Да, легкомысленные, так как упоминание об Армантьере не имеет ни малейшего отношения к настоящему случаю. Действительно, не могли же мы вручить шпагу вашей матушке и предложить ей сразиться с нами! Но вам, сударь, молодому офицеру, великолепно владеющему, как нам известно, кинжалом и пистолетом и вооруженному такой длинной шпагой, всякий имеет право предложить поединок.
– Ага! – отвечал Мордаунт. – Так вы желаете дуэли?
И он поднялся со сверкающим взором, как бы немедленно готовый дать удовлетворение.
Портос тоже встал, верный своей любви к такого рода приключениям.
– Прошу прощения, – продолжал д’Артаньян с прежним хладнокровием, – не будем спешить, так как каждый из нас желает, конечно, чтобы все совершилось по правилам. Присядьте же, дорогой Портос, а вы, господин Мордаунт, будьте добры сохранять спокойствие. Мы уладим все наилучшим образом. Будем говорить откровенно: признайтесь, господин Мордаунт, – вам очень хочется убить кого-нибудь из нас?
– Всех! – отвечал Мордаунт.
Д’Артаньян обернулся к Арамису и сказал ему:
– Не правда ли, дорогой Арамис, какое счастье, что господин Мордаунт так хорошо владеет французским языком; по крайней мере между нами не может возникнуть недоразумений, и мы отлично объяснимся. – Затем, обратившись к Мордаунту, продолжал: – Любезный господин Мордаунт, я должен сказать вам, что все мои друзья питают к вам такие же прекрасные чувства, как и вы по отношению к нам, и тоже были бы счастливы убить вас. Скажу более: они, без сомнения, убьют вас. Тем не менее мы сделаем это как порядочные люди. И вот вам лучшее доказательство.
263 
