очень нудно 
38 
– Гм, – ответил д’Артаньян, – в том, что вы говорите, есть доля правды.
– Мне очень лестно, что благодаря природной проницательности мне удалось сойтись во взглядах с вами – человеком, живущим при дворе.
– Но вы говорили мне о его личности, а не о его партии, не о его друзьях.
– Это правда. За него стоит королева.
– А это, мне кажется, уже кое-чего стоит.
– Но король не за него.
– Ребенок!
– Ребенок, который через четыре года будет совершеннолетним.
– Дело в настоящем.
– Да, но настоящее не будущее; да и в настоящем он не имеет на своей стороне ни парламента, ни народа, то есть – денег; ни дворянства, ни знати, то есть – шпаги.
Д’Артаньян почесал за ухом. Он должен был сознаться, что это не только глубокая, но и верная мысль.
– Вот видите, дружище, я еще не потерял своей обычной проницательности. Может быть, я напрасно говорю с вами так откровенно: мне кажется, вы склоняетесь на сторону Мазарини.
– Я? – вскричал д’Артаньян. – Ничуть!
– Вы говорили о поручении.
– Разве я говорил о поручении? В таком случае я плохо выразился. Нет, я всегда думал то же, что вы. Дела запутались; не бросить ли нам перо по ветру и не пойти ли в ту сторону, куда ветер понесет его? Вернемся к прежней жизни приключений. Нас было четыре смелых рыцаря, четыре связанных дружбой сердца, соединим снова не сердца, – потому что сердца наши всегда оставались неразлучными, – но нашу судьбу и мужество. Представляется случай приобрести нечто получше алмаза.
– Вы правы, д’Артаньян, совершенно правы, – ответил Арамис, – и доказательство я вижу в том, что у меня самого была та же мысль. Только мне она была подсказана другими, так как я не обладаю вашим живым и неистощимым воображением: в наше время все нуждаются в посредниках. Мне было сделано предложение: кое-что из наших былых подвигов стало известно, и затем, скажу вам откровенно, я проболтался коадъютору.
– Господину де Гонди, врагу кардинала? – вскричал д’Артаньян.
– Нет, другу короля, – ответил Арамис, – другу короля, понимаете? Так вот, требуется послужить королю, а это – долг каждого дворянина.
– Но ведь король заодно с Мазарини, мой дорогой.
– На деле – так, но против воли; поступками, но не сердцем. В этом и состоит западня, которую враги короля готовят бедному ребенку.
– Вот как! Но вы предлагаете мне просто-напросто междоусобную войну, милый Арамис!
– Войну за короля.
– Но король встанет во главе той армии, где будет Мазарини.
– А сердце его останется в армии, которой будет командовать господин де Бофор.
– Господин де Бофор! Он в Венсенском замке.
– Разве я сказал – Бофор? Ну, не Бофор, так кто-нибудь другой; не Бофор, так принц Конде.
– Но принц уезжает в действующую армию, и он всецело предан кардиналу.
– Гм-гм! – ответил Арамис. – У них сейчас как раз какие-то нелады. Но даже если и не принц, то хотя бы господин де Гонди…
– Господин де Гонди не сегодня-завтра будет кардиналом; для него испрашивают кардинальскую шапку.
– Разве не бывало воинственных кардиналов? – сказал Арамис. – Поглядите на стены: вокруг вас четыре кардинала, которые во главе армии были не хуже господ Гебриана и Гассиона.
– Хорош будет горбатый полководец!
– Горб скроют латы. К тому же вспомните, Александр хромал, а Ганнибал был одноглазым.
– Вы думаете, эта партия доставит вам большие выгоды? – спросил д’Артаньян.
– Она мне доставит покровительство могущественных людей.
– И проскрипции правительства?
– Парламент и мятежи помогут их отменить.
– Все, что вы говорите, могло бы осуществиться, если б удалось разлучить короля с его матерью.
– Этого, может быть, добьются.
– Никогда! – вскричал д’Артаньян с убеждением. – Вы сами тому свидетель, Арамис, вы, знающий Анну Австрийскую так же хорошо, как я. Думаете вы, что она когда-нибудь способна забыть, что сын ее опора, ее защита, залог ее благополучия, ее счастья, ее жизни? Ей следовало бы перейти вместе с ним на сторону знати и бросить Мазарини, но вы знаете лучше, чем кто-либо другой, что у нее есть серьезные причины не покидать его.
– Может быть, вы правы, – задумчиво сказал Арамис. – Я, пожалуй, к ним не примкну…
– К ним! А ко мне? – сказал д’Артаньян.
– Ни к кому. Я священник; какое мне дело до политики? У меня даже требника никогда в руках не бывает. Довольно с меня моей клиентуры: продувных остроумцев аббатов и хорошеньких женщин. Чем больше путаницы в государственных делах, тем меньше шума из-за моих шалостей; все идет чудесно и без моего вмешательства. Решительно, дорогой друг, я ни во что не стану вмешиваться.
38 
