31

Зимними вечерами на городской пристани в Алгонкин-Бей тихо. Слышатся разве что похожее на звук пилы жужжание проезжающего мимо снегохода, а иногда внезапный треск льда — это мощные глыбы трутся друг о друга, испуская потусторонний вздох, словно протяжный крик; порой это бывает похоже на вселяющее ужас удушье.

Эрик Фрейзер и Эди Сомс сидели рядышком на защищенном от ветра углу причала. Озеро Ниписсинг тянулось вдаль, исчезая в серой дымке, как некое причудливое туманное видение. Эрик ничего не говорил, но Эди наполняла восторгом мысль, что она так хорошо изучила его, что никакие слова не нужны. На самом деле она знала, что именно собирается сказать Эрик: он вот-вот может это произнести. Все утро и первую половину дня он был беспокоен и раздражителен. И хотя фотографирование его немного успокоило, Эди знала, к чему все клонится, даже если Эрик этого не сознавал. Теперь он может сказать это в любую минуту.

Но Эрик отошел в сторону, встав под «Принцессой Чиппевы», прогулочной яхтой, превращенной в ресторан. Во всяком случае, летом она служила рестораном, а зимой нависала над льдинами, как вытащенный из воды белый кит. Проклиная холод, Эрик настраивал объектив. Эди мучилась с волосами, пытаясь сделать так, чтобы они спадали на один глаз, как у Дрю Бэрримор в том фильме. Хоть какая-то надежда, с горечью подумала она. По крайней мере, немного прикроют лицо.

Глядя на Эрика в его длинной черной куртке, она думала, что хорошо бы им спать вместе. Трудность была в том, что Эрик этого не любил. Когда она до него дотрагивалась, все его тело становилось жестким, как доска, и было понятно, что это не отсутствие желания, а отвращение. Поначалу она думала, что отвращение он испытывал лишь к ней самой, что было бы неудивительно. Но, похоже, Эрик вообще с отвращением относился к сексу. Секс — для слабаков, говаривал он. Что ж, она могла прожить и без этого, тем более теперь, когда их сплотили совсем другие, более глубокие наслаждения. Не пройдет и часа, как он скажет. В этом она была уверена.

— Подвинься в сторону. — Эрик отодвинул ее влево. — Хочу, чтобы острова вошли.

Эди оглянулась посмотреть. Там, вдали, где небо и озеро встречались, передавая друг другу всевозможные оттенки пепельно-серого, лежали острова. Тот остров. Виндиго. Кто бы мог подумать, что у такого крошечного островка есть название? Эди вспомнила мертвую девочку, дугу ее позвоночника, проступающую сквозь вещмешок Эрика. Каким исполненным вселенского значения казалось когда-то это деяние — убийство; мрачную тяжесть приносило оно в мир. Но удивительно: когда доходишь до этого, оказывается, что само событие значит совсем мало. У человека отняли жизнь, но с небес не ударил огненный столп и под ногами не разверзлась преисподняя. Копы и газеты немного взволновались, но, в общем, мир остался совершенно таким же, как прежде, просто в нем больше не было Кэти Пайн. Я бы даже забыла ее имя, подумала Эди, если бы о ней круглые сутки не трубили в новостях.

Она чуть подвинулась влево, и тут льдина, ворочаясь, издала пронзительный визг, словно разрывали металл. Эди вскрикнула.

— Эрик, ты слышал?

— Лед двигается. Теперь улыбочку.

— Я не хочу улыбаться. — Эди неприязненно относилась к камерам, и потом, звук льдины ее напугал: казалось, остров позвал ее по имени.

— Ну и ладно, Эди, выйдешь кислой. Мне плевать.

Она выдала ему улыбку пошире, просто назло, и он щелкнул затвором. Еще один снимок в архив.

Они начали эту фотоэкспедицию у Форельного озера, наверху, возле водохранилища. Эрик снял, как Эди отпечатывает на снегу ангелочка как раз над тем местом, где они закопали Билли Лабелля. Столько снега, и кажется, что вокруг ни малейшего следа какого-либо неблагополучия. Склон холма, вид на озеро, ярко-голубое небо — на открытке это смотрелось бы отлично.

  81