очень нудно 
24 
– Суламит и динамит. Слонтилизвон.
Ингер Йоханне вернулась в спальню и надела хлопчатобумажные брюки и красный шерстяной пуловер с начёсом. К счастью, она вчера успела сделать всё, что было запланировано на выходные, перед тем как забрала Кристиане из детского сада. Так что они могли теперь гулять хоть целый день. Кристиане необходимо пробыть несколько часов на свежем воздухе, тогда вечером она будет спокойной. Светило солнце, и Ингер Йоханне раздвинула занавески, щурясь от ярких лучей.
Позвонили в дверь.
– Чёрт побери, мама!
– Чёрт побери, – серьёзно повторила Кристиане.
Ингер Йоханне рассерженно топнула ногой и резко дёрнула входную дверь за ручку.
– Здравствуйте, – сказал Ингвар Стюбё.
– Здравствуйте…
– Здравствуйте, – сказала Кристиане, выглядывая из-за матери и приветливо улыбаясь.
– Ты великолепно выглядишь!
Ингвар Стюбё протянул руку девочке. Она осторожно взялась за неё.
– Меня зовут Ингвар, – сказал он серьёзно. – А тебя?
– Кристиане Вик Ононсен. Добрый вечер. Добрый день. У меня живёт олень.
– Правда? А я могу его увидеть?
Кристиане показала ему Суламита. Полицейский протянул руку, чтобы взять пожарную машину, но Кристиане отступила на шаг.
– Наверное, это самый замечательный олень из всех, что я видел.
Девочка убежала.
– Я просто был в ваших краях и…
Он пожал плечами. От этой откровенной лжи на его лице появилась лукавая улыбка, и со стороны могло даже показаться, что он флиртует. Ингер Йоханне была сбита с толку непонятным толчком в сердце, чем-то вроде спазма, заставившего её наклонить голову и пробубнить приглашение войти.
– У нас не совсем убрано, – автоматически сказала она.
Ингвар сел на диван, слишком мягкий для такого тяжёлого человека. Голова и колени оказались почти на одном уровне, так что можно было подумать, будто он сидит на полу.
– Наверное, вам больше подойдёт стул, – предложила Ингер Йоханне, убирая книгу с репродукциями, лежавшую на сиденье.
– Здесь тоже очень удобно, – ответил он.
Только теперь она заметила, что полицейский принёс большой конверт, который положил на журнальный столик перед собой.
– Простите, но я должна…
И она сделала неопределённый жест по направлению к детской. Каждый раз одна и та же проблема. Поскольку Кристиане выглядела – и временами чувствовала себя – как здоровый четырёхлетний ребёнок, Ингер Йоханне всегда колебалась, что ей говорить людям. Рассказывать ли о том, что девочка на самом деле старше, ей уже шесть, она перенесла операцию на сердце, и у неё болезнь, которую врачи не могут диагностировать. О том, что все те странности, которые произносит её дочь, – это совсем не глупости или шалости, но отражение неких процессов, протекающих в её сознании, в которых ни один врач не в силах разобраться. Обычно она слишком долго тянула с объяснениями. Как будто каждый раз надеялась на чудо. Верила, что дочь будет вести себя рационально. Логично. Иногда ей казалось, что лучше было бы, если бы необычность Кристиане проявлялась внешне: пустые косящие глаза на лишённом всякого выражения лице заставляли бы людей, глядящих на неё, тепло и понимающе улыбаться. И не нужно никаких объяснений.
Ингер Йоханне отвела дочь в кабинет и включила «101 далматин».
– Я не привыкла…
И она снова, словно сожалея и извиняясь, показала в сторону комнаты, в которой находился ребёнок.
– Всё в порядке, – ответил полицейский. – Должен признать, что сам иногда поступаю так же. С внуком. Он порой капризничает, а мультфильмы – хорошая няня. Но только иногда.
Ингер Йоханне почувствовала, как лицо заливается краской, и вышла на кухню. Ингвар Стюбё – дедушка!
– Зачем вы пришли? – спросила она, вернувшись с чашкой кофе, предназначенной для гостя. – Я полагаю, «был по соседству» в данном случае не лучшее объяснение.
– Я по поводу этого нашего дела.
– Дел. И к тому же ваших.
Он улыбнулся:
– Верно. Моих дел. Вы правы. Но… Я думаю, что вы всё-таки можете мне помочь. И не спрашивайте, почему я так думаю. Зигмунд Берли, мой хороший друг и коллега, тоже не может понять, для чего я пытаюсь добиться вашего содействия.
Снова та же улыбка, как будто он флиртует. Ингер Йоханне взяла себя в руки, чтобы снова не покраснеть. Пирожные. У неё не было ни одного. Кексы. Кристиане съела вчера последний.
– Молоко?
24 
