253 
Скэки едет по шоссе Санрайз, когда замечает захудалую ферму, похожую на стоянку для машин-развалюх. Любопытно, думает Скэки и сворачивает туда.
К нему подваливает типичная деревенщина в замызганной бейсболке:
— Помочь?
— Может быть, — отвечает Скэки.— Продаешь свои развалюхи?
— Люблю копаться в них, вот и все, — бурчит Бад.
Но Скэки отмечает, что в глазах мужика мелькнула тревога, и действует по наитию:
— Это ведь ты продал недавно тачку, у которой снаружи не открывается пассажирская дверца?
Мужик лупает глазами в точности как олухи в телерекламе «Друзья парапсихологии», типа «Как же это ты узнал?».
— Ты кто? — спрашивает Бад.
— Сколько он там тебе отстегнул, чтоб ты держал рот на замке? — напирает Скэки. — Я тот парень, который заплатит тебе больше, чтоб ты его отпер. Вариант: я конфискую твой дом, твою землю, все твои машины и фото с автографом Ричарда Петти, а потом запихну тебя в тюрьму и выпущу только, когда «Чарджерс» выиграют Супербоул [157], то есть, сам понимаешь, никогда!
Он вынимает пачку денег и начинает отсчитывать купюры:
— Скажи, когда остановиться.
— Ты коп?
— И еще несколько. — Скэки продолжает это увлекательное занятие. — Хватит?
Уже тысяча пятьсот долларов.
— Почти.
— А, ты у нас такой хитренький деревенский жучок, да? — говорит Скэки. — Решил ободрать городского задавалу-идиота. Тысяча шестьсот, этого вполне хватит на пряники, приятель, а кнута, надеюсь, тебе неохота.
— «Гранд» восемьдесят пятого года выпуска, — бормочет Бад, запихивая деньги в карман. — Желтовато-зеленый.
— Номер?
— Четыре АДМ ноль сорок пять.
Скэки кивает:
— Я скажу тебе то же, что сказал тот парень: если кто станет спрашивать, меня тут не было. Ты меня не видел. А разница такая: продашь меня покупателю повыгоднее... — Скэки вынимает револьвер 38-го калибра, — вернусь, засуну его тебе в задницу и стану жать на курок, пока не расстреляю всю обойму. Мы поняли друг друга?
— Да.
— Ну и отлично. — Скэки убирает револьвер.
И, забравшись в свою машину, уезжает.
Кэллан с Норой заходят в церковь.
Они, как обычно, поехали на дневную прогулку, свернули с шоссе 79 у заповедника Кьюмиэй к старой миссии Санта Изабель. Это маленькая церквушка, чуть побольше часовни, построенная в классическом миссионерском калифорнийском стиле.
— Хочешь зайти? — спрашивает Кэллан.
— Да, хотелось бы.
Рядом с церковью стоит небольшая абстрактная статуя, на ней табличка — «Ангел потерянных колоколов», а на доске рядом запечатлена история о том, как колокола миссии в двадцатых годах были украдены, но прихожане по-прежнему молятся за их благополучное возвращение, желая, чтобы церковь вновь обрела свой голос.
Стащили церковные колокола? — спрашивает себя Кэллан. Очень даже типично. Люди крадут все, что под руку попадет.
Они заходят в церковь. Беленые стены из саманного кирпича резко контрастируют с темными деревянными, вручную сработанными балками, поддерживающими сводчатый потолок. Нижняя часть стен обшита недорогими сосновыми панелями, совсем тут неуместными, над ними витражи с изображениями святых и остановок Христа на Крестном пути. Дубовые скамьи кажутся новыми. Цветисто, в мексиканском стиле разукрашен алтарь с яркими статуями Девы Марии и святых.
Нору охватывает сладко-горькое чувство: в церковь она не заходила со дня похорон Хуана, и церковь напоминает ей о нем.
Они стоят перед алтарем вместе. Нора говорит:
— Я хочу поставить свечу.
Кэллан идет с ней, и они вместе преклоняют колени. За свечой стоит статуя Младенца Иисуса, а позади нее — картина, изображающая красивую молодую кьюмиэйскую женщину, благоговейно поднявшую глаза к небесам.
Нора зажигает свечу, и, склонив голову, молча молится.
Шон стоит на коленях в ожидании, пока она закончит, и разглядывает фреску во всю стену справа, позади алтаря. Это очень реалистичное изображение Христа на кресте и двух распятых вместе с ним преступников.
Молится Нора долго.
Когда наконец они вышли на улицу, она говорит:
— Теперь мне лучше.
Нора рассказывает ему про Хуана Параду. О своей дружбе с ним, про то, что она любила его. И как убийство Парады привело ее к предательству Адана.
— Я ненавижу Адана, — заключает она. — И хочу видеть, как он горит в аду.
253 
