131 
Сев, Слоун увидел, как Том Молья, прикрыв курткой голову, ковыляет к останкам «блейзера». Он с трудом поднялся, пытаясь преградить ему дорогу, но Молья оттолкнул его и продолжал идти, потом низко пригнулся и исчез в черном дыму. Вынырнул он оттуда, волоча тело Питера Хо. Слоун ринулся к нему, подхватил руку, и они потащили через площадку совершенно безжизненное тело. Выбравшись на тротуар, они упали на асфальт, заходясь в приступе кашля, выплевывая черную мокроту, судорожно глотая воздух. От огня и дыма лицо Хо почернело, но кое-где заметны были розовые пятна содранной кожи. Лицо было мокрым от пота. Взрывом его ногу буквально вырвало из коричневого мокасина.
Молья, прижав к себе бездыханное тело друга, горестно раскачивался, грудь его сотрясалась от беззвучных рыданий. А Слоуна, как толчок в грудь, прошибло сознание вины. В голове его сверкнула молния, и он, как в темную дыру, полетел в бездну. Но на этот раз его приняла в свои объятия женщина. Теплая и живая, она качала его, тихонько напевая что-то, гладя его волосы. Он ощущал тепло ее груди, рук, ласкающих, успокаивающих его, он ощущал нечто, до сих пор неведомое, то, чего он был лишен всю свою жизнь, чего он так жаждал и не находил, — любовь. Чистую, беззаветную и неподдельную любовь.
Он узнал ее.
— Не знаю, кто они, — сказал Молья, подняв на него взгляд, — и не знаю, как я их разыщу, но я это сделаю. А сделав, подвешу за яйца!
Слоун стоял на переднем крыльце дома Тома Мольи вместе с тремя полицейскими в форме — юноши неловко толклись рядом и переминались с ноги на ногу, не зная, что делать и что сказать, как дальние родственники на похоронах. Патрульные машины ждали на улице с включенными моторами и зажженными фарами. Мигалки и воющие сирены, заставившие соседей вылезти на улицу, теперь бездействовали.
Молья присел на корточки и обнял дочь. Она была в синей курточке с надписью «Диснейленд» на спине и держала в руке розовый чемоданчик. Детектив прижимал ее к себе, вдыхая запах ее волос и целуя девочку. Потом он схватил в охапку Тиджея, настоявшего на том, чтобы надеть черную с серебром отцовскую куртку — форму команды «Оуклэнд рейдерc», хотя куртка эта была ему ниже колен. Он тоже был с чемоданчиком, из молнии которого торчала лапа какого-то игрушечного зверя. По щекам мальчика струились слезы — обоим детям было непривычно видеть мать и отца такими встревоженными.
— Слушайся маму, а я приеду к вам, как только смогу, — сказал Молья, стараясь успокоить сына.
— Почему ты сейчас не можешь поехать, а, папа? Я хочу, чтобы ты поехал с нами прямо сейчас!
— Но я обязательно приеду. Приеду попозже.
— Я хочу сейчас! — упрямился мальчик.
Молья прижал сына к груди.
— Мне надо работать. Я же должен оплатить колледж вам обоим.
— Не хочу я ни в какой колледж! Колледж — это глупость.
— Это ты говоришь глупости. Сейчас не хочешь — потом захочешь. В колледже хорошенькие девочки.
— Терпеть не могу девочек!
— Я там встретился с твоей мамой.
Тиджей озадаченно потер нос. Похоже, понятие «хорошенькая девочка» он никак не связывал с матерью.
— Поцелуй за меня бабушку, — сказал Молья.
Мальчик поморщился, словно пососал лимон, вскинул глаза на мать, которая стояла, ожидая его, скрестив руки и тиская в ладонях салфетку-«клинен», потом он наклонился к отцу:
— У нее изо рта плохо пахнет, — шепнул он на ухо Молье.
— Поцелуй ее в щеку, — шепнул ему в ответ Молья, — и не играй с дедушкиными паровозиками. Ты знаешь, что он сердится за это.
Он крепко, с чувством сжал в объятиях обоих детей, потом встал и повернулся к жене. Мэгги потерла себе плечи, словно пытаясь их согреть.
— Я тебе позвоню.
Она кивнула и повела детей вниз по ступенькам.
— Эй! — негромко окликнул ее Молья.
Мэгги передала детей Бенто, стоявшему внизу на дорожке.
— Можно будет включить сирену, а, Бенто? — спросил Тиджей.
— Что за патрульная машина без сирены! — отвечал Бенто, ведя детей к машинам.
Мэгги повернулась и ринулась вверх по лестнице; она порывисто обняла мужа, как если б он был моряком, вернувшимся с войны.
— Не делай так, чтобы мне пришлось растить детей одной, Том Молья! Слышишь? Не смей! И даже не думай!
— Я и не думаю, — шепнул он.
— Если ты меня оставишь, клянусь, я тебя просто убью!
Он разжал руки; его щеки были мокрыми от своих и ее слез.
— Я и не оставлю. Разве я не люблю тебя, детка?
131 
