17 
Сердце Брунетти сжалось, и его накрыл приступ внезапной боли, как будто Росси действительно был его другом. Он только и смог выдавить вопрос:
— В травматологии?
Дежурный слегка пожал плечами, показывая, что не он источник информации и не отвечает за нее:
— Мне сказали, что его туда доставили, потому что у него были сломаны обе руки.
— Но от чего он умер?
Дежурный помолчал, словно отдавая дань смерти, и ответил:
— Медсестра не сказала. Но, возможно, вам сообщат подробности, если вы пойдете и поговорите с врачами. Вы знаете, куда идти?
Комиссар знал. Он уже собрался отойти от стойки, когда дежурный сказал:
— Жаль вашего друга, синьор.
Брунетти кивком головы поблагодарил его и пошел через вестибюль с высокими арками, совершенно не замечая его красоты. Сознательным усилием воли он удерживал себя от того, чтобы не перебрать в памяти, подобно бусинам на четках, известные ему истории о пресловутой бесполезности больниц. Росси был доставлен в отделение травматологии и там умер. И это единственное, о чем ему сейчас надо думать.
Ему было известно, что на сцене лондонских и нью-йоркских театров на протяжении многих лет идут одни и те же музыкальные спектакли. Меняется состав труппы, тех, кто выходит на пенсию или начинает выступать в других шоу, заменяют новыми актерами, но сюжет и костюмы из года в год остаются неизменными. Брунетти казалось, что нечто похожее происходит и здесь: пациенты меняются, но их одежда и общая атмосфера страдания, окружающая их, остается прежней. Люди сновали туда-сюда по сводчатому вестибюлю, стояли у окна администратора в больничных халатах и пижамах, опираясь на протезы и костыли, — одна и та же история разыгрывалась бесконечно: некоторые из действующих лиц брали на себя другие роли, иные, как Росси, покидали сцену.
Подойдя к отделению травматологии, он увидел медсестру, стоящую на лестнице за дверью, она курила, быстро затягиваясь. Как только он показался, сестра затушила сигарету в бумажном стаканчике, который держала в руке, и открыла дверь в отделение.
— Прошу прощения, — произнес Брунетти, проходя вслед за ней.
Она бросила бумажный стаканчик в металлическую мусорную корзину и обернулась.
— Чем могу помочь? — буркнула она, едва взглянув на него.
— Я пришел навестить Франко Росси и узнал… узнал, что он умер, — объяснил Брунетти. — Дежурный сказал мне, что он находился у вас.
Сестра посмотрела на него более внимательно, и ее профессиональная невозмутимость сменилась интересом, как будто причастность к смерти сделала его достойным лучшего отношения.
— Вы родственник?
— Нет, друг.
— Сожалею о вашей потере, — сказала она, и в ее тоне послышалось искреннее сочувствие человеческому горю.
Брунетти поблагодарил ее и затем спросил:
— Как все это произошло?
Она медленно повернулась и пошла вперед, Брунетти шел рядом, полагая, что она ведет его к Франко Росси, к его другу Франко Росси.
— Его привезли в больницу в субботу днем, — объяснила сестра. — Когда его осмотрели в приемном покое, оказалось, что у него сломаны обе руки, поэтому его положили к нам.
— Но ведь в газете написано, что его доставили в коме.
Она не торопилась отвечать, зато шаги ее ускорились. Казалось, она хочет поскорее добраться до вращающихся дверей в конце коридора.
— Ничего не могу сказать по этому поводу. Но когда его перенесли наверх, он был без сознания.
— А почему он был без сознания?
Она снова сделала паузу, словно задумавшись о том, какое количество информации может ему предоставить:
— Должно быть, он ударился головой при падении.
— А с какой высоты он упал, вы знаете?
Она покачала головой и сама открыла дверь, придерживая ее, чтобы дать ему возможность войти в просторное помещение, с одной стороны которого находилась регистратура — в тот момент за стойкой никого не было.
Когда он понял, что она не собирается отвечать на его вопрос, он задал еще один:
— Ран было много?
Она посоветовала:
— Вам лучше спросить у кого-нибудь из врачей.
— Так это рана на голове стала причиной смерти?
С каждым вопросом медсестра становилась все более отчужденной, ее голос звучал все более профессионально и менее доброжелательно.
— Обратитесь к врачам.
— Я все-таки не понимаю, почему его положили в это отделение, — настаивал Брунетти.
17 
