45 
«Так вот что это за карты!» — подумал Брунетти, а вслух произнес:
— Я должен поговорить об этом с твоей матерью.
— О чем? — спросила Кьяра. Ее голова снова склонилась над картами и книгой, в левой руке она держала калькулятор — прибор, из-за которого капитан Обри ей бы наверняка позавидовал.
— Об уроках судовождения.
— Ах да, — отозвалась Кьяра, не отрывая глаз от страницы, — я очень хочу научиться управлять кораблем.
Брунетти предоставил дочери возможность заниматься своим делом, наполнил бокал, налил вина в другой и направился в кабинет Паолы. Дверь была открыта, жена лежала на диване, из-за книги виднелся только лоб.
— Капитан Обри, я полагаю, — произнес он по-английски.
Она положила книгу на живот и улыбнулась ему. Не отвечая, она потянулась и взяла принесенный им бокал. Сделала глоток, поджала ноги, чтобы дать ему возможность сесть, и, когда он расположился рядом, спросила:
— У тебя был тяжелый день?
Он, откинувшись на спинку дивана, положил ладонь на ее лодыжки:
— Мальчик умер от передозировки. Ему было только двадцать, студент архитектурного факультета.
Паола вздохнула:
— Как же нам повезло, что мы родились тогда, когда родились!
Он с удивлением посмотрел на нее, и она пояснила:
— До того, как появились наркотики. Ну то есть до того, как они стали общедоступны. — Она медленно отхлебнула вина. — Я курила марихуану, кажется, всего два раза в жизни. И слава богу, что все обошлось.
— За что «слава богу»?
— За то, что мне не понравилось. Если бы понравилось, я бы не остановилась и перешла на что-то более сильное. А что наркотики делают с людьми, ты знаешь лучше меня.
Он подумал: действительно повезло.
— От чего он умер? — спросила она.
— От героина.
Паола покачала головой и зябко повела плечами.
— Я только что общался с его родителями. Его отец — фермер. Они приехали из Трентино, чтобы опознать его, и уехали обратно.
— У них есть еще дети?
— Знаю, что есть младшая дочь.
— Хоть это хорошо. — Паола вытянула ноги и просунула ступни под его бедро. — Ты хочешь есть?
— Да, но сначала приму душ.
— Ладно. — Она с неохотой вытащила ноги и опустила на пол. — Я приготовила соус с перцами и сосисками. Когда все будет готово, пошлю за тобой Кьяру. — Она поставила недопитый стакан вина на столик у дивана и отправилась на кухню, чтобы закончить приготовления к ужину.
К тому времени, когда все сели за стол — после того как Раффи вернулся домой, а Паола разложила пасту по тарелкам, — настроение Брунетти немного улучшилось. Вид двух детей, наматывающих на вилки только что приготовленную папарделле, наполнил его чувством безопасности и ощущением благополучия, и он с аппетитом стал есть свою порцию. Паола продолжала хлопотать у плиты, снимая кожицу с красных перцев, чтобы они были мягкими и сладкими — как он любил. В сосисках встречались большие горошины душистого и белого перца, готовые, подобно глубинным вкусовым бомбам, взорваться при надкусывании. Да к тому же Джианни, мясник, всегда клал в сосиски много чеснока.
Все захотели добавки, которая по объему удивительно напоминала первую порцию. В итоге ни у кого не осталось в животе места ни для чего, кроме зеленого салата, но чуть позже каждый из них нашел крошечное местечко, чтобы утрамбовать туда маленькую порцию свежей клубники, сдобренной капелькой темного бальзамического уксуса.
И все это время Кьяра изображала из себя бывалого морехода, беспрерывно рассказывая о флоре и фауне дальних стран, сообщила родным шокирующий факт: большинство матросов восемнадцатого века не умели плавать, а потом начала описывать симптомы цинги, пока Паола не напомнила ей, что они за столом.
Дети разбежались: Раффи — к греческой грамматике, а Кьяра, если Брунетти правильно ее понял, торопилась стать свидетелем кораблекрушения в Южной Атлантике.
— Она собирается прочесть все эти книги? — спросил он, потягивая граппу. Он остался на кухне, составляя компанию Паоле, которая мыла посуду.
— Хотелось бы надеяться, — хмыкнула Паола, намыливая большую тарелку.
— Она читает их, потому что они так нравились тебе или потому, что они нравятся ей самой?
Энергически отчищая дно кастрюли, Паола осведомилась:
— Сколько ей лет?
— Пятнадцать.
— Ты можешь вспомнить хотя бы одну пятнадцатилетнюю девочку — и в нашем детстве, и среди Кьяриных подруг, — которая делает то, чего хочет ее мать?
45 
