У нее вырвался слабый крик, похожий скорее на скулеж забитой собаки.
– Я только помочь!
– Помочь? Господи, это ты-то хотела помочь? – Кевин схватил подушку. Руки, так и не отмытые после целого дня работы, оставили на наволочке черные пятна, такие же следы появились на простыне в том месте, где она соприкасалась с рабочими штанами Кевина.
– Ты пачкаешь постель Мэтти, – устало и сварливо попрекнула его Пэтси. – Теперь мне придется сменить белье.
Кевин резко вскинул голову.
– Зачем? – поинтересовался он. Жена не ответила, и он, дав наконец себе волю, заорал, уже не сдерживая ярость: – Зачем? Отвечай, Пэтси: зачем?
Она не говорила ни слова, только пятилась к двери, как-то неуклюже вывернув руку, прикрывая ею затылок. Кевин знал этот жест: так Пэтси показывала свою растерянность, готовясь к бегству. Он не намеревался отпускать ее.
– Я задал тебе вопрос. Будь добра ответить. Пэтси тупо уставилась на него. Ее лицо скрывалось в тени, глаза казались темными провалами на лице, непроницаемые, бесчувственные, бездумные. Стоит тут и рассуждает о постельном белье,.. только и думает что о стирке… наелась сэндвичей, попила чайку, пообщалась с детективами, а тело их сына тем временем лежит в Слоу в морге, ожидая скальпеля хирурга, который уничтожит последний след его кратковечной, хрупкой прелести.
– Отвечай!
Пэтси повернулась, хотела уйти. Кевин взметнулся с кровати, в два прыжка пересек комнату, схватил жену за руку и резко развернул ее к себе.
– Не смей поворачиваться спиной, когда я с тобой разговариваю. Не смей, ясно тебе?! Не смей!
Пэтси дернулась, вырываясь.
– Пусти меня! – У нее изо рта брызнула слюна. – Пусти, Кевин. Ты с ума сошел, ты болен…
Открытой ладонью он ударил ее по лицу. Пэтси вскрикнула, снова попыталась высвободиться.
– Нет! Не надо!
Он опять ударил ее, на этот раз кулаком, почувствовал, как резко и сильно костяшки его пальцев врезались в челюсть. От удара голова Пэтси мотнулась вбок, она пошатнулась и упала бы, если б Кевин не удерживал ее за руку.
Она вскрикнула только:
– Кев!
Но он уже прижал ее к стене, ударил головой в грудь и принялся неистово молотить кулаками по ребрам. Разорвав на жене халат, он стал наносить удары по ее бедрам, впился ногтями в обнаженную грудь. Он изрыгал самые омерзительные проклятия, какие только знал. Но так и не сумел заплакать.
16
Линли не поехал на подземную парковку, он остановил автомобиль возле вращающейся двери, сквозь которую работники Скотленд-Ярда и посетители проходили в приемную. Секретари и служащие уже выходили из здания, пересекали улицу, направляясь к станции метро Сент-Джеймс-парк. Сержант Хейверс завистливо вздохнула, следя, как они раскрывают зонты под дождем.
– Если б я выбрала себе другую работу, я бы, по крайней мере, питалась регулярно, – пожаловалась она.
– Но вы бы не испытали душевного удовлетворения и восторгов охоты за истиной.
– Именно, именно, – подхватила она. – Хотя, чтобы передать чувства, вызванные во мне встречей с Джилсом Бирном, слово «восторг» покажется слишком слабым. Как это так удачно получилось, что лишь он один посвящен в тайну самоубийства Эдварда Хсу?
– Есть и еще один человек, которому известна эта тайна.
– Кто же это?
– Мать Мэттью.
– Значит, вы поверили в эту историю? – А разве вы можете ее опровергнуть? Барбара фыркнула:
– Эта– как ее– Рена, кажется? Сидела, прижавшись к нему, поглаживала его, успокаивала, если мы уж слишком на него давили. Да уж, наш Джилс – любитель экзотических дам. Чем он их так привлекает? Господи, я этого понять не могу. Почем знать, может быть, у Эдварда Хсу имелась сестра, кузина, еще кто-нибудь, и эта малышка чересчур сдружилась с нашим приятелем Джилсом, а когда он обработал ее и Мэттью был уже в проекте, он ее бросил. Эдди узнал, что его наставник, его божество – колосс на глиняных ногах, и спрыгнул с крыши часовни.
– Красивая теория, сержант. Прекрасное сочетание греческой трагедии и средневекового моралите. Боюсь только, она совершенно неправдоподобна. Неужели, по-вашему, юноша покончил с собой только оттого, что узнал о дурном поступке Джилса Бирна, о его неверности, каком-то нравственном изъяне, неисполнении долга– не важно, Что там еще.
– А чем плоха моя теория? Я буду крепко держаться за нее, и вам советую. Попомните мое слово, Джиле что-то от нас утаивает. Готова поставить последний пенни– малышка Рена посвящена в это. Он лжет в глаза и не краснеет, но Рена ни разу за всю нашу встречу не подняла голову. Вы заметили – она избегала наших взглядов?