очень нудно 
33 
Пока Линли не видел необходимости тягаться с директором. Если этот человек тешится иллюзией, будто следствие находится у него под контролем, Линли не собирался лишать его столь приятной фантазии.
– Прекрасно, – отозвался он. – Вы нам очень помогли.
– Делаем, что можем. – Локвуд на миг удостоил своим вниманием супругу. – Кейт, займись сегодня закусками. Проверь, чтобы на этот раз нам подали что-нибудь получше, чем тогда, хорошо? – Локвуд приподнял руку, то ли прощаясь с присутствующими, то ли напутствуя их, и быстро скрылся.
– Я так и не смогла поговорить вчера с родителями бедного мальчика, – пробормотала Кэтлин, в отсутствие мужа обретшая, наконец, дар речи. – Когда они приехали, мы еще думали, что Мэттью сбежал из школы, а потом они уехали, и тут-то и выяснилось, что его тело уже нашли… – Она опустила взгляд, рассеянно провела костяшками пальцев по подбородку. – Давайте я провожу вас к Чазу. Идите сюда, пожалуйста. Мы пройдем через часовню.
Она повела их в центральную часть храма, где достигала кульминации небесная красота всего ансамбля. Длинная сторона здания тянулась с севера на юг, а окна выходили на восток. Лучи утреннего солнца, проходя через средневековые витражи, ложились цветными лужицами света на скамьи и истоптанный тысячами подошв каменный пол. До уровня окна по стенам поднимались темные, словно закопченные дымом панели, над окнами и на своде потолка переплетались тщательно отделанные розетки. Во время службы горело множество свечей, теперь они погасли, но воздух по-прежнему был насыщен их густым ароматом, смешивавшимся с запахом множества цветов. Большие вазы стояли вдоль всего прохода.
Кэтлин Локвуд подошла к алтарю. Мраморный заалтарный экран, барельефный триптих, изображал с одной стороны Авраама, остановленного ангелом в тот момент, когда из послушания Богу он готов был принести в жертву Исаака, с другой – гневного архангела, изгоняющего из рая Адама и Еву, а посреди Мария рыдала у ног распятого Христа. На алтаре также громоздились цветы и шесть больших свечей, окружавших распятие. Все это выглядело избыточным, казалось несколько безвкусной демонстрацией религиозного усердия.
– Я сама расставляю цветы, – сообщила Кэтлин. – У нас есть собственная оранжерея, так что на алтаре круглый год стоят цветы.
Так ли уж это хорошо?
Из часовни дверь открывалась в ризницу. Там еще толпились певчие, примерно сорок мальчишек, торопившихся избавиться от стихарей и подрясников и развесить их на пронумерованных крючках.
Никто из учеников не выказал удивления, когда Линли и Хейверс вошли в помещение в сопровождении миссис Локвуд. Они продолжали болтать и шуметь, как это свойственно счастливой, довольной собой молодежи, и, не обращая на вошедших внимания, занимались своим делом. Только один из них, видимо, насторожился при виде вновь прибывших, и чей-то голос окликнул предостерегающе :
– Чаз!
Болтовня прекратилась. Ребята исподтишка бросали взгляды друг на друга. Линли отметил, что тут представлены все возрасты, от двенадцатилетних третьеклассников до выпускников, отпраздновавших или вот-вот собиравшихся отпраздновать свое восемнадцатилетие. Ни одной девочки, и учителей тоже не видно.
– Чаз Квилтер! – позвала Кэтлин, оглядываясь.
– Я здесь, миссис Локвуд.
Поразительно красивый юноша шагнул им навстречу.
6
При виде этого лица Линли подумал, что родители могли бы подобрать сыну и более романтическое имя, нежели Чаз. На ум сразу же приходили имена «Рафаэль», «Габриэль», а если полностью поддаться этому впечатлению, то и «Микеланджело», ибо Чаз Квилтер выглядел точь-в-точь словно юный ангел.
Почти все в его внешности излучало неземное совершенство. Коротко подстриженные светлые волосы ложились вокруг головы завитками, напоминавшими кудри херувимов на картинах эпохи Возрождения, но черты его лица отнюдь не страдали тем досадным безволием и отсутствием индивидуальности, которое присуще ангельским созданиям живописи шестнадцатого века – напротив, они казались скорее скульптурными, настолько точной и смелой была лепка широкого лба, высоких скул, тонко очерченного носа, квадратного подбородка. Прекрасный цвет лица, легкий румянец на щеках. Юноша ростом более шести футов сочетал мускулы атлета с изяществом танцора. Единственным признаком человеческого несовершенства казались очки. В этот момент они как раз съехали на кончик носа, и Чаз Квилтер костяшками пальцев подтолкнул их повыше.
33 
