очень нудно 
34 
«Какой благородный араб!» – порадовался я и предложил денег больше. Чтобы он сфотографировал меня еще раз. Но он снова отказался! Правда, за мои намерения осчастливить его деньгами проникся ко мне таким уважением, что предложил посмотреть неподалеку не какие-нибудь банальные пирамиды, а тайные, сегодняшние, свежайшие раскопки. Туда туристов еще не возят, но для меня, как для русского, он сделает исключение. Тем более, что у меня глаза, как и шорты, человека непростого, а значит, я смогу по достоинству оценить эти раскопки. Из его рассказа я не понял, о каких раскопках вообще идет речь. Английских слов он знал столько же, сколько и я. Но почему-то это были другие слова.
Он сразу подчеркнул, что за такой осмотр, конечно, придется заплатить. И, конечно, не ему, а, конечно, тамошним охранникам. Правда, они тоже денег не берут, но ради русского возьмут, потому что их папы тоже учились в университете имени, как он выразился, Патриса Лукумбы.
– Куда идем? – спросил я в надежде, что хоть что-то увижу эксклюзивное, соответствующее моим звездным шортам. Сын летчика показал рукой точь-в-точь, как Саид в «Белом солнце пустыни», и сказал:
– На запад.
Мы прошли по пустыне на запад всего пятьсот метров. Раскопки появились неожиданно, вынырнув буквально из-под земли. Это были похожие на сморщенные в песках траншеи. Как наши окопы военной поры, только выдолбленные в камне. Кое-где темнели входы в подземные катакомбы, словно норы анаконд. В них чертовски хотелось заглянуть.
Мой гид, не замедляя движения, провалился в одну из этих нор так ловко, как будто проделывал это несколько раз в день. Я последовал за ним, но менее элегантно, сняв очки и боясь за шорты.
– А кому платить? – спросил я. – Что-то не видно никого.
– Отдадите позже. Я им передам, – сказал он. – Они все на обеде до завтра!
Он включил фонарик, и мы пошли вдоль его лучика в каком-то потустороннем мире. Вдруг он остановился, остановил меня и с максимальной важностью, шепотом, сказал:
– Смотрите. Стену видите? Вот! Очень древняя стена! Вам нравится?
– Очень, – ответил я.
На мой вопрос, какого века, ответил, что настолько древняя, что когда родилась его бабушка, она уже была, эта стена.
Наконец он завел меня в глубь этого загадочного лабиринта, который, судя по всему, вырыли специально арабы для того, чтобы заводить жаждущих эксклюзивных зрелищ русских туристов. Мы находились, естественно, в очень древней комнате. В ней пахло сыростью и плесенью истории. Она была абсолютно пустая, эта комната. А земля сверху давила, и можно было только порадоваться за мумии, которые не боятся клаустрофобии.
Вдруг мой гид закричал голосом таким, словно увидел тень отца Рамзеса Второго:
– Смотрите, смотрите, вот сюда, вниз, на пол!
Я посмотрел. В зайчике его фонарика полз маленький жучок.
– Это очень редкий жучок! – сказал он мне. – Вам сегодня очень повезло, что вы сюда попали, вы бы никогда в жизни не увидели этого жучка, – сказал он. Он назвал имя жучка – оно было длиннее, чем у арабского шейха.
– А какого времени жучок? – спросил я, потому что надо было что-то спрашивать.
Но он моей иронии не понял и ответил серьезно:
– Очень древний. Вы всю жизнь будете гордиться тем, что его видели.
– Ой, ну слава Богу, – ответил я. – Я вам этого никогда не забуду.
Мой гид не понял иронии, сделал серьезное лицо государственного работника и постарался объяснить мне, что за такую экскурсию надо платить не меньше пятидесяти долларов, потому что эти раскопки сторожат пятьдесят охранников. Все-таки то, где мы находимся, египетская государственная тайна. А египетская тайна в Египте меньше, чем за пятьдесят долларов, не продается. Причем платить надо именно здесь и сейчас. Иначе, судя по его тону, я рисковал навсегда остаться здесь и сам превратиться в мумию, покрытую исторической плесенью. И самое страшное – я никому не могу рассказать, что я видел этого жучка.
Журналисты меня часто спрашивают: «Над вами смеялся кто-нибудь когда-нибудь так, как вы смеетесь над другими?» Теперь я знаю, что я буду отвечать им на вопрос. Смеялся! Секьюрити арабский. Он до сих пор, наверное, смеется! Во всяком случае, когда мы вышли из катакомб, у него улыбались не только глаза, но уши. Он тут же побежал от меня восвояси, естественно, отдавать пятьдесят долларов друзьям Лукумбы. А я грустно пошелестел по барханам обратно, переживая не столько за пятьдесят долларов, сколько за испачканные навсегда пылью вечности шорты Ферре… А еще за то, что не успел сфотографироваться с этим жучком на слайд!
34 
