17 
— Я хочу заработать, чтобы заплатить за цветы для Фи, — шепнула Кристин, провожая сына. Она надела резиновые перчатки, чтобы в субботу руки не были в краске, но ноготь большого пальца левой руки прорвал тонкую резину и высунулся наружу.
Часто клиенты «Розберри Лон» вели себя так, будто приезжающие к ним сотрудники компании, нанятые для ремонта дома, непозволительно вторгаются в их личную жизнь. Филиппу рассказывали, как одна хозяйка завязала ручки всех дверей на кухню, где шел ремонт, и заставляла рабочих входить и выходить через окно. Обычным делом было, когда хозяева не разрешали позвонить или сходить в туалет. Миссис Райпл, которую предупредили о приезде Филиппа (хотя это сделал не он сам), открыла так быстро, как если бы стояла под дверью и ждала. Едва Филипп переступил порог дома, хозяйка сердито спросила:
— Какое право вы имели воспользоваться полевым биноклем моего мужа?
Филипп на секунду онемел от удивления. Она что, проверяла отпечатки пальцев? Или соседи сообщили, что видели его с биноклем?
— Вот я вас и поймала, правда? Думали, вам это сойдет с рук.
Филипп извинился. Что он мог еще сказать?
— Полагаю, вам интересно, как я узнала.
Миссис Райпл свела густые брови. Они стали похожи на встретившихся коричневых гусениц. Филипп отважился улыбнуться.
— Я положила бинокль на подоконник вот так, — показала она, — в угол, параллельно стене. — Гусеницы скакнули в разные стороны и поднялись к линии волос. — У меня на это свои причины, я вас в них посвящать не стану. После вашего ухода бинокль лежал не на месте. Вот так я и узнала.
— Я больше не буду его брать, — сказал Филипп, направляясь к лестнице.
— Вам и возможности такой не представится.
Хозяйка убрала бинокль. Филиппа несколько поразил этот разговор. Как и многих, его пугало безумие, пусть и проявляемое в мягких формах. Миссис Райпл, может быть, подозревала, что муж подглядывает в бинокль за женщинами? А если он действительно подглядывает, то помогает ли ей то, что ее догадки все время подтверждаются? Ну что ж, по крайней мере, исчез соблазн: Филипп не разглядит Флору без бинокля.
Предположения насчет размеров оказались точны, и Филипп только укрепился во мнении, что поездка сюда — пустая трата времени. Теперь, когда на подоконнике нет бинокля, он почувствовал, что хочет посмотреть на Флору еще раз. Он открыл окно и выглянул. Боярышник уже почти отцвел. Трава и выложенная камнем дорожка стали розовыми от опавших лепестков, сад на скале тоже весь розовый, будто покрытый пеленой из роз. На плечах и на вытянутой руке Флоры лежали лепестки, а букет который она держала, казался не каменным, а настоящим.
Статуя была далеко, расстояние сглаживало ее черты и делало детали трудноразличимыми. Закрывая окно, Филипп подумал, не положила ли миссис Райпл волосок на шпингалет. Или, может, после его ухода она придет сюда и посыплет раму пудрой, чтобы увидеть отпечатки пальцев? Тогда горе ему, когда он приедет проверять, как идут работы (а это, видимо, придется сделать).
Хозяйка ждала внизу. Ее холодный, пристальный, грозный взгляд вынуждал Филиппа говорить нервно, с напускным дружелюбием:
— Спасибо вам большое, миссис Райпл. Я все сделал. Мы свяжемся с вами в ближайшее время. Мы будем вас информировать о ходе работы.
Он прошел мимо хозяйки, не видя ее, но чувствуя на себе ее взгляд. И, идя по тротуару, заметил в проезжавшей мимо машине Арнэма. Это не «ягуар», у него, значит, есть вторая машина. «Ягуар», скорее всего, принадлежит компании, в которой тот работает, — так же, как «опель кадет» Филиппа принадлежит «Розберри Лон». В пассажирке на переднем сиденье (ее, сидевшую слева, было видно лучше) Филипп узнал женщину, за которой наблюдал не так давно. День стоял теплый, и окно в машине было открыто. Рука женщины лежала на ободе стекла. На пальце красовалось кольцо с бриллиантом, а на запястье — бриллиантовые часы. Арнэма Филипп толком не видел, ухватил взглядом лишь его темный тяжелый силуэт.
Они направлялись куда-то из дома. Это и заставило Филиппа решиться на то, на что он решился (если вообще можно сказать, что он сделал это сознательно). Казалось, «опель кадет» едет сам. Вскоре осторожность и разум вернулись к Филиппу, и он остановился немного в стороне.
Ни души. Днем на окраинах всегда пусто. Филипп вспомнил, как отец рассказывал, сколько в его детстве на таких тихих улочках было народу, что люди ходили пешком, ведь машин тогда было мало… В этих домах как будто никто не жил: гаражи закрыты, садики пусты. По всей улице на фоне зелени листьев и травы и белизны зданий пестрели, как заплаты, желтые кусты цветущего ракитника. Светило солнце. Было тихо и безмятежно.
17 
