8 
– Тебя никто об этом не просит, – спокойно, но твёрдо заметила сестра.
Он не ответил, лишь презрительно скривился. Я сделал вид, что увлечённо изучаю поверхность стола.
– Я жду, драгоценная, – брат развернулся на каблуках и оставил нас вдвоём.
– Одну минуту! – крикнула Магрит ему вслед, потом подошла ко мне. – Можешь считать, что сегодня я довольна.
– А на самом деле? – съязвил я.
– Что – на самом деле?
– Вы сказали: «можешь считать». Но это не означает, что Вы довольны, не так ли? – грустно заключил я.
Магрит рассмеялась.
– Ты взрослеешь!
– Это Вас радует?
– Не огорчает, – уклончиво ответила сестра.
– Ну что ж, хоть чем-то могу доставить Вам удовольствие… – с каждой фразой моё настроение стремительно ухудшалось.
Магрит укоризненно покачала головой и направилась к дверям.
– Вы идёте на праздник? – не удержался я от вопроса.
– Да, – коротко и ясно. Что, доволен?
– Там будет… весело?
– Кому как.
– А Вам?
– Вполне, – ей не составило труда догадаться, по какому руслу потекла река моих мыслей. – Тебе нечего там делать.
– Как всегда.
– Дома так плохо?
– Нет.
– Так что тебя не устраивает?
Что… Ей не понять. Единственный праздник в году, которого я удостаивался, приходился на день моего рождения. Собственно, ничего радостного в этом событии не было и быть не могло, поскольку одновременно весь Дом скорбел о смерти моей матери. Впрочем, скорбел отдельно. От меня. А я, в полном одиночестве, гонял по тарелке тот или иной деликатес, вкуса которого всё равно не чувствовал. Ежегодный траур затягивался дня на три, в течение которых мне настоятельно не рекомендовалось покидать комнату. Во избежание неприятных встреч. Разумеется, подарков мне никто не дарил – об этой милой традиции я узнал совершенно случайно и вовсе не от родственников… Фрэлл, а ведь скоро день рождения! Сколько же мне исполнится? Двадцать один. Совершеннолетие, вроде бы…
– Меня всё устраивает, – а что ещё можно ответить?
– Ты снова солгал, но эта ложь намного опаснее для тебя, чем для всех остальных, – нравоучительно заметила Магрит.
– Как всегда, – согласился я.
– Когда-нибудь ты поймёшь: для того, чтобы быть по-настоящему счастливым, нужно очень и очень немногое, – печально улыбнулась сестра. – Не скучай!
Угу. Постараюсь. В конце концов, скука – моя давняя и хорошая знакомая, и мы с ней найдём, чем заняться…
– Ты что делаешь, негодник?! – завопил у меня над ухом Гизариус.
Я вздрогнул и судорожно вцепился в исчирканные листки.
– Р-работаю…
– Я вижу, КАК ты работаешь! Извёл всю бумагу! Лучшую!… Что всё это значит?!
Он выхватил у меня один клочок.
– «Д», «Г», «Р», «Р-неР»… Это не похоже на названия растений! Да ты знаешь, сколько мне стоили эти листки?!
Доктор опасно приближался к истерике, и я поспешил успокоить:
– Да ладно, стоила… Не самое высокое качество, кстати. И если уж Вас так печалит, что я истратил несколько…
– Несколько?!
– Я могу написать пару слов своему знакомому, и он с радостью пришлёт столько бумаги, сколько захотите.
– Какому ещё знакомому? – Энергия доктора плавно перекочевала из гнева в любопытство.
– Есть один… Кстати, бумагу может достать самую лучшую, из того тростника, что растёт в верховьях Сина.
Глаза Гизариуса хитро сощурились.
– Ну-ка, рассказывай: откуда у тебя такие знакомые?
– Откуда… Я же не всю жизнь нахожусь у Вас в услужении, – буркнул я, порядком устав от повышенных тонов беседы.
– Хорошо… Пиши!
– Что?
– Ты же сказал: пару слов знакомому…
– Ах, это… Даже писать не надо: найдёте в столице лавку купцов иль-Руади и скажете хозяину, что Джерон просил оказать любезность… Вроде того.
– Вот сам и скажешь! – довольно заявил доктор.
– Почему это сам? – неприятно удивился я. Не то чтобы вашему покорному слуге не хотелось встречаться с Заффани и его отцом, но перспектива немедленно последующего за оной встречей отбора невест меня не особенно радовала.
– А мы будем в Виллериме в середине зимы! – победно провозгласил Гизариус.
– Зачем?
– По делам!
Хороший ответ. Вот только, по чьим делам? По его или по моим? Сдаётся мне, что наши дела существенно рознятся…
– Ну и скажу! – надулся я. – Думаете, испугаюсь?
8 
