очень нудно 
45 
— Хорошая, «Абсолют». Я еще удивилась, с чего это вдруг он раскошелился, обычно ведь всякую дрянь пьет. И ведь гляди ж ты, какая судьба у человека: отравился именно дорогой водярой. Знать, так ему на роду было написано…
— Значит, никаких родственников, кроме Артема, у Фриди не было? — уточнила я.
— Один он был как перст. Да и Артем этот тоже, по-моему, не считается. Когда у русского человека большие денежки заводятся, он вмиг про родню забывает, — философски заключила Люська.
Вот ведь не везет так не везет! Никакой родни у Артема, по всей видимости, не осталось. Кто же мне теперь про него расскажет? Ведь я ничего не знаю ни о его настоящих привычках, ни о его жене, ни адреса его нет, ни фотографий. Кстати, насчет фотографий…
— А где Фридя хранил семейный альбом? — невинно поинтересовалась я.
Люська внезапно замкнулась и настороженно глянула на меня. Я попыталась исправить положение:
— Ну, ведь вы же чуть было не стали его женой. Я думаю, Фридя хотел бы, чтобы все его имущество перешло к вам…
— Да какое там имущество! — так же внезапно подобрев, махнула рукой Люська. — Пара стульев да щербатые чашки. Нищета, одним словом. А деньги если у него и оставались, так, наверное, менты себе забрали, когда в комнате все осматривали. Им же тоже надо как-то жить. Я зашла после них в его комнату, так там все вверх дном перерыто…
— А у вас что, ключ есть? — осторожно спросила я.
— Зачем ключ? Замок ножом поддеть можно. А эта бумажка, что следователь на дверь приклеил, на соплях держится. А ты что же, посмотреть, никак, хочешь? — Люська хитро глянула на меня.
— Да, очень, — искренне ответила я.
— Пошли! — Люська резко поднялась со стула и тут же, охнув, схватилась за спину. — Радикулит проклятый! Видишь, до чего работа-то доводит. А зарплата копеечная. Никто ведь не поможет, как хочешь, так и вертись сама, Люсьена Витальевна…
Охая и жалуясь на жизнь, женщина доковыляла до соседской комнаты, осторожно отогнула бумажку с гербовой печатью, ловко поддела «язычок» замка невесть откуда взявшимся перочинным ножичком — и дверь открылась.
— Давай, заходи по-быстрому, а то сейчас эта старая сплетница увидит и домоуправу пожалуется.
Я мышью скользнула внутрь комнаты, и от невероятной смеси запахов у меня запершило в носу.
— Будь здорова! — отозвалась на мой чих Люська. — Ну и что тебя тут интересует?
Я окинула взглядом небольшое помещение, скупо обставленное старой мебелью. Все здесь, а особенно вереница пустых бутылок в углу, выдавало, что хозяин давно и серьезно выпивает.
— Мне бы семейные фотографии посмотреть…
Люська уверенно подошла к кособокому серванту, в котором сохранилась только одна стеклянная дверца, выдвинула один из ящичков и начала в нем сосредоточенно копаться.
— Ничего не пойму! — Она лихорадочно вывалила все содержимое ящика на пол. — Ведь здесь же лежал пакет с фотографиями! Отлично помню, как Фридя вытаскивал отсюда снимки своих родителей, хвастался мне, какой у него отец был умный, а мать красивая.
— А фотографии Артема там были?
— Вроде да. Но только он там еще мальчик совсем, школьник.
Люська перерыла все остальные ящики, заглянула даже на полки, где Фридя хранил нехитрую одежонку, но ни одной фотографии не нашла.
— Может, менты забрали? — предположила она. — Мало ли, хотели личность уточнить.
— А разве же вы его не опознали?
— Опознала. И не только я одна, а все жильцы квартиры… Ну надо же, как сквозь землю провалились! Вон, даже кубок бронзовый на месте стоит — Фридя говорил, что он вроде дорогой, начала века, мать его по случаю купила, а он берег в память о ней. А фотографий нет…
Дальше мучить Люську расспросами не имело смысла. Я отдала ей бутылку «Зеленого змия», которую она приняла с неописуемой радостью.
— Ты, если что, заходи еще… — пригласила она. — Поболтаем…
Перед тем как покинуть квартиру, я еще раз постучалась к Нине Ивановне. За ее дверью громко работал телевизор, поэтому я решилась заглянуть.
— Нина Ивановна, можно к вам на минутку?
— А, деточка, проходи! — Бабулька обрадовалась мне как родной. — А мы тут с Анечкой чай с тортом пьем да сериал смотрим про любовь.
Анечка, миниатюрная старушка с седыми кудельками, действительно оказалась чуть ли не ровесницей века.
— Я никому не отдам нашу любовь, Энунсиада, никому! — патетически воскликнул с экрана телевизора жгучий брюнет в белом костюме. — А если твой отец вздумает помешать нашему счастью, я убью себя!
45 
