26 
Здесь отдыхали вытащенные на берег лодки рыбаков, а чуть подальше, в рыбацких деревушках, вился дымок из коптилен, где заготавливалась впрок пойманная рыба, еще дальше, сразу же за кивающими верхушками пальм, гораздо ближе к берегу, чем в Мангалоре, виднелись на фоне почти безоблачного ярко-голубого неба пики Западных гор. В вышине северо-западный ветер, которому предстояло нести нас через Аравийское море, отщипывал от последних тучек узенькие полоски «волосы ангела».
Мы уже миновали деревеньки, но еще не вышли из устья реки, и вдруг увидели дюгоней, щипавших в изобилии росшие тут водоросли. Мы подивились, как похожи на людей эти морские коровы, кормящие своих малышей. Я спросил, каким образом стадо могло отважиться подойти так близко к поселению рыбаков и почему оно уцелело, ведь мясо дюгоней весьма высоко ценится. Аниш пояснил, что в здешних местах эти животные находятся под защитой, ибо считаются слугами богини в ее ипостаси Царицы Моря.
На нашем корабле кипела работа. Большая часть экипажа столпилась у мачты, натягивая с помощью канатов огромный парус, остальные закрепляли все подвижные предметы, пассажиры, за исключением меня и Аниша, бегали по палубам, выискивая местечко за планширами или за фальшбортом, где можно было укрыться от волн. Каждый отмечал облюбованную им территорию тюком одеял или сумкой из ротанга. Мало кто хотел спускаться вниз, там было чересчур тесно от нашего багажа и мешков с пряностями.
Мы оставляли за собой след, напоминавший хвост кометы, — это чайки и прочие морские птицы летели за нами, оглашая воздух сердитыми и требовательными криками, похожими на мяуканье. Мы покидали гавань; наш корабль дрогнул, закачался на волне, брызги пены полетели на палубу. Матросы, стоявшие на носу корабля, отцепили канаты, прощаясь с буксирными лодками, те, что ждали сигнала в центре судна, натянули парус, и треугольное полотнище наполнилось ветром, раздулось, точно брюхо беременной женщины, брюхо судьбы, беременной новыми приключениями.
Мы слышали под собой ровный ритмичный гул бурунов, проносившихся мимо к удалявшемуся от нас побережью Малабара. Прошло совсем немного времени, и земля скрылась из виду. Лишь самые вершины Западных гор, смыкавшиеся с небесами, да стая морских птиц провожали нас до самой ночи.
И вот уже мы вышли из полосы прибоя, нет больше волн с белыми гребнями, во все стороны бесконечно простирается иссиня-черное море, но это отнюдь не безжизненная пустыня: в воздухе просверкивают летучие рыбы серебристые блики с острыми, как бритва, краями, — за ними гонятся дельфины, играют, словно котята, оскаливают зубы, неуклюже, будто щенки, пытаясь ухватить рыбку, на фоне моря отчетливо выделяется их блестящая кожа пронзительно-черного, как уголь на изломе, цвета. В отдалении отдыхают три кита, пыхтят, выпуская пенящуюся, издали похожую на дым струю воды.
В такие моменты всегда испытываешь душевный подъем и какое-то пьянящее легкомыслие. Да, всякий понимает, что рано или поздно путешествие по бескрайним водным просторам завершится берегом, если только не прервется преждевременно и не подарит отважному могилу на дне моря, но все же на день или два, а то и на неделю человек освобожден от всех забот, освобожден даже от власти времени. Он впитывает в себя небесную голубизну и свежесть ветра, запах смолы и пеньки, выдержанного дерева, из которого построен корабль, он чувствует под ногами неторопливый подъем палубы, а затем она плавно ныряет вниз, словно в церемонном танце, и качается в такт линия горизонта корабль, ветер и волны вершат свой ритуал.
Так чувствовал я, но Аниш и многие другие отнюдь не разделяли моего восторга: их томила морская болезнь. Боюсь, и князя Харихару она не миновала, во всяком случае, вельможа предпочел уединиться под навесом на корме.
А я расхаживал себе по палубе, опираясь на свой добрый старый посох и кутаясь от сырости в свой добрый старый плащ. Пятеро погонщиков мулов столпились возле повара, который, склонившись над металлическим чаном, заполненным горящими углями, шлепал на железный противень лепешки теста и переворачивал их, как только они начинали пузыриться и на них появлялась темноватая корочка. Вился синеватый дымок, пропитанный запахами свежего хлеба и специй; наши арабские матросы, хорошо осведомленные о том, насколько опасен открытый огонь на корабле, посматривали с тревогой, один стоял наготове, раскачивая на канате ведро: случись беда, он тут же зачерпнет забортной воды и зальет угли.
26 
