31 
Он загораживал собой свет, а отблески, игравшие на поверхности воды точно бриллиантовые грани, позволяли различить лишь силуэт. И все же один солнечный луч, отчасти растворившийся в тумане крошечных капелек, притянутых его теплом, заиграл за спиной монаха. Прошло еще мгновение, прежде чем мой разум осознал то зрелище, которое открывалось моему здоровому глазу. Странно, не правда ли? Мозг подчас отказывается признавать свидетельства органов чувств, если они противоречат его ожиданиям. В таких случаях мозг готов принять кислое за сладкое и горячее за холодное что же касается меня, в данной ситуации мозг все еще пытался доказать, что чуть покатые, податливые плечи, талия, казавшаяся особенно тонкой над широкими бедрами с ямочками и пышными ягодицами, должны принадлежать мужчине.
Но мозг отказался от бессмысленных потуг, когда девушка слегка наклонилась и прекрасным женственным жестом зачерпнула воду, чтобы омыть себе грудь. Грудь я пока разглядеть не мог. Купальщица сделала еще несколько шагов, вода достигла ее подмышек, и тут она повернулась, дав мне возможность убедиться, что передо мной, вне всякого сомнения, женщина. Я узнал это смуглое тело, то была Ума, молодая женщина, я чуть не сказал богиня, принимавшая меня в первую ночь в Граде Победы.
Глава одиннадцатая
— Али? — Как сладостно она пропела два слога моего имени! Голос ее ласкал и воздух вокруг, и воду, но призыв, несомненно, был обращен ко мне. — Али бен Кватар Майин? Войди в воду, не смущайся, иди ко мне.
Я заметил, что правой рукой все еще сжимаю рукоять кинжала. Выпустив оружие, я оставил его в складках набедренной повязки, прихрамывая, выбрался из своей ниши и остановился на лестнице между двумя львицами. Здоровой рукой я ухватился за ухо каменного зверя. Сердце мое билось, словно только что пойманная птица. Уже двадцать лет, с тех пор как мать моего Гарея поведала мне, что ждет ребенка, я не видел полностью обнаженную женщину.
Ума была прекрасна. Две-три родинки на спине — любитель мраморных изваяний мог бы счесть их изъяном — лишь добавляли ей то главное качество, без которого тело не будет совершенным, они сообщали девушке индивидуальность, особенность, отличающую подлинно прекрасное от банальности, рабски воспроизводящей образец. Эти родинки говорили о двух столпах, на которых покоится здание жизни: об изменчивости и смертности плоти. Тебя удивляет, что я рассуждаю подобным образом? Многочисленные странствия, физическое увечье, ненасытное любопытство и склонность к рассуждениям о том, что как устроено, дали мне возможность много читать и общаться с великими умами.
Бритая голова Умы начала обрастать легким пушком, придавшим ей какую-то милую уязвимость — так и тянуло ласково погладить ее. Черты лица проступили отчетливей, глаза, эти темные озера с изумрудными искрами, сделались больше, щеки не так выдавались, ярко-красные губы казались полнее. В ту первую нашу встречу Ума накрасила веки голубовато-зеленой краской с серебряным отливом, обвела губы, украсила руки и шею ожерельями, цепочками из золота и драгоценных камней все это способствует полету фантазии, но исключает человеческую нежность.
Девушка шла мне навстречу, раздвигая телом толщу воды, переходя с более глубокого места на более мелкое, ближе к берегу, на ее темной коже сменялись золотившие ее блики солнца, сумрачная тень и вновь свет. Вода льнула к ее телу, сперва иссиня-черным бархатом, затем плавленым золотом облекая округлую грудь, изящные очертания живота, бедра и то, что между бедрами. На темных волосах, скрывавших тайну, капли воды сверкали точно бриллианты.
— Иди сюда! Иди! — Она призывно раскрывала мне объятия, вверх ладонями, более светлыми, чем тыльная часть руки, призывала к себе.
В первое мгновение теплая вода с непривычки показалась холодной, обвилась петлей вокруг моей лодыжки, и я вздрогнул, остановился, отыскивая надежную опору на скользком дне бассейна.
Когда я вошел в воду, Ума немного отступила, а затем вновь двинулась мне навстречу, вода поднялась гребнем между нами, когда девушка с силой прижала меня к себе, коснувшись щекой моей груди. Она дрожала, но я понимал, что не мной вызвана эта дрожь.
Отступив на шаг, молодая женщина сделала то, чего никто никогда для меня не делал ни шлюхи, которых я частенько навещал, прежде чем женился на матери Гарея, ни моя жена, ведь она была слепой, а сам я не стал бы принуждать ее к этому: Ума вложила палец во впадину, отделявшую мои ребра от бедра, в эту глубокую расщелину со сморщенным шрамом, где остановился шестьдесят лет назад ятаган суннита. Медленно, медленно каждая частичка кожи чувствовала ее прикосновение, и теперь меня тоже сотрясала дрожь — Ума проследила пальцем кривой зигзаг, тот путь, который сталь проложила среди моих ребер, и выше, к неровно сросшейся ключице, срезанному подбородку, разорванным губам, прошлась по щеке, коснулась лишившейся глаза глазницы. И тут она рассмеялась, ее смех серебряным колокольчиком заметался под яйцеобразным куполом.
31 
