32 
Она прижалась ко мне еще теснее, и я почувствовал легкий аромат корицы так пахла ее кожа, — заглушавший запах воды, поднимавшейся из потайных недр земли, из глубокого источника. Ума просунула обе руки между моими руками и телом, подняла их высоко, почти касаясь моих подмышек. Моя скрюченная рука немного мешала, но Ума провела руками по моим бокам до самых бедер, а затем ее ладони вновь двинулись вверх, но на этот раз она слегка царапала меня ногтями, и я внезапно ощутил прилив желания. Ума улыбнулась мне, положила руки мне на плечи, и я почувствовал, как там, внизу, мой лысый старичок твердеет, соприкоснувшись с ее животом. Обеими руками, и здоровой, и той, что напоминала когтистую лапу, я обхватил груди девушки, тяжелые, крепкие груди коснуться их казалось почти святотатством, но груди лежали в моих ладонях спокойно и гордо, словно наливные яблоки.
Руки Умы заскользили по моей шее, кончики пальцев проследили вздутые жилы, дразняще потянули обвисшую старческую кожу, дернули за морщинистые мочки, стали подниматься по шее вверх, к затылку, забираясь под седые волосы, которые я предпочитаю прятать под тюрбаном. И вновь этот смех, совсем тихий, едва ли громче вздоха.
— Али, ты сильный? Давай-ка посмотрим.
Она повисла у меня на шее и начала подтягиваться вверх. С тела ее ручьем стекала вода. Бедра девушки обхватили мою талию, лодыжки сомкнулись у меня за спиной. Она была легонькой, к тому же и вода помогала, и все же я боялся рухнуть вместе с ней.
— Держи меня крепче, глупыш!
Что мне оставалось делать? Я подхватил ее здоровой рукой под ягодицы, искривленной левой рукой обнял за талию. Ума принялась извиваться, и мои пальцы скользнули между ягодиц в темную, теплую влажность потайных женских местечек. Она уже почти перестала дрожать. Опустив подбородок мне на плечо, Ума покусывала меня за ухо. Потом она вновь задвигалась, и ее грудь оторвалась от моей груди с забавным чмоканьем, словно кто-то резко втянул щеки и пришлепнул губами.
— Али, тебе надо помыться, верно? Отнеси меня к бортику, там есть мыло.
Я только теперь разглядел деревянный поручень, опоясывавший бассейн пониже его каменного края, у самой поверхности воды. Там возле ступенек — вода здесь едва доходила мне до колен — стояла маленькая бутылочка из алебастра и рядом лежала губка, быть может, одна из тех, что мы купили у парнишек в лодке, когда плыли по Красному морю. Я подсадил Уму на край бассейна, протянул ей бутылочку и губку. В бутылочке переливалась какая-то густая мазь, Ума вытряхнула несколько капель ее на губку и покрепче ухватила губку правой рукой.
— Иди сюда. Встань между моих ног.
Она была уверена в своей власти, эта красивая молодая женщина.
Она принялась размазывать по моим плечам, груди и животу это вещество, жемчужно-белого цвета и припахивавшее лавандой.
— Ближе, так я не дотянусь.
Она забавлялась, намыливая мне перед, зачерпывая пригоршнями воду и поливая меня, так что все мое тело покрылось пеной. Сперва я напрягся.
— Спокойнее. Я хочу доставить тебе удовольствие. Тебе будет приятно.
Я наклонился, уперся ладонями в край бассейна, как бы заключив Уму в плен своих рук. Тела наши вновь сблизились, ее дыхание коснулось моего уха, и я вновь ощутил частое биение своего сердца. Руки девушки заскользили по моей спине, в одной была губка, другая касалась моего тела открытой ладонью, сжимала тощие ягодицы, морщинистые, точно скорлупа грецкого ореха.
— Расставь ноги. Не стесняйся. Мама или няня делали с тобой то же самое, когда ты был маленьким.
И вновь лысый старичок у меня внизу поднялся, прижимаясь к телу девушки, однако на этот раз он был горячим и совсем твердым, и ягодицы тоже затвердели от прикосновения ее пальцев. В глазах у меня стояли слезы радости и благодарности, сердце разбухло, словно губка, я чувствовал себя как беззащитный звереныш, нашедший наконец убежище, словно после шестидесяти нелегких лет я вернулся домой. Правая рука Умы вынырнула у меня из подмышки, скользнула между нами. Она теснее прижалась животом к моему старичку и принялась ласково растирать его, двигать по нему пальцами вверх и вниз. Жар становился нестерпимым.
— Тонкий, — пробормотала она, — тонкий, как костяная рукоятка ножа, и такой же твердый и длинный. Только чувство позволит нам подлинно насладиться жизнью, — — продолжала она, — не забывай, у тебя пять чувств.
Я вдыхал запах ее разогретого тела, чуть-чуть металлический, с отдушкой корицы и мыла; упершись подошвами в скользкие камни на дне бассейна, я ощущал кожей воду, окружавший нас влажный пар, дуновение воздуха, овевавшего мне спину, капельку слез на моих ресницах, жар собственного тела средоточием его теперь стал мой огненный прут; я чувствовал тепло ее груди и легкое прикосновение ее пальцев; я слышал шепот ее дыхания, водяную капель, шуршащий прибой волны у края бассейна, но громче всего — грохот пульсирующей в голове крови; ее кожа имела соленый привкус, моя растерянность отдавала железом; единственный глаз, как в тумане, различал просвет неба в высоком окне в центре купола и алмазные вспышки на воде. И вот все смешалось в едином, шестом чувстве — чувстве радости.
32 
